невыносимой.
Новенькая даже отпрянула в страхе.
— Ты чё так звенишь? — спросила Лельку.
— Погоди! Сама скоро взвоешь. Так достанет, что коньяк не поможет. На стенку полезешь, — припугнула соседку.
— Зачем? — удивилась та искренне.
— От радости! — взвыла Лелька и, скрутившись на полу, орала оглушительно.
— Слушай, перестань глотку рвать! Я спать хочу, — попросила соседка.
— А мне плевать! Тут роддом, а не санаторий! Иди в коридор, — злилась Лелька.
— Чего? Чтоб я в коридор смылась? Да кто ты есть, чмо вонючее! Одно слово еще, и выкину из окна! Захлопнись, чтоб не слышала. И моли Бога, чтоб, покуда проснусь, тебя тут не было. Я с бодуна злая! Секешь, телка? — Легла на койку и отвернулась к стене.
Лелька искусала в кровь губы, терпела сколько могла, но на рассвете не выдержала и заорала снова.
Соседка испуганно уставилась на нее, оторвав голову от подушки. Она долго не могла вспомнить, где находится, а когда в памяти просветлело, громко и грязно заматерилась. Но это не помогло. Лелька кричала так, что стекла в окнах дрожали мелким бесом.
— Послушай, а где у тебя болит? — спрашивала соседка.
— Везде!
— Во бляди! А мне сказали, если хорошо ужраться, то схваток не почуешь. Я вчера столько коньяку выпила, а схватки прошли. Думала, рожу и вовсе не почую, да хрен. Пацан, видать, выпил и окосел, теперь спит. Не торопится вылезать на свет. Но как проснется, опохмелку потребует. А как я ему туда подам? — указала на живот.
— Да очень просто. Ляжь на койку и меж ног все поставь, он на приманку сам выскочит что пуля! — сморщилась Лелька от резкой боли.
— Слушай, а ты вообще с кем живешь? Мужика имеешь иль нагуляла себе?
— Был любимый. Всего один раз мы с ним побаловались. И подхватила. Написала ему в армию, а от него ни слова. Куда теперь денусь с ребенком — ума не приложу.
— Нашла о чем горевать! Да я тебе помогу толкнуть его иностранцам за большие бабки.
— Мне уже предложили отдать его медсестре.
— На халяву? Не дури! Не давай себя надуть. Ты его выносила, теперь рожаешь, а ей готовый дарма обломится? Ну уж хрен в жопу!
Достала из кармана халата сотовый телефон, попросила позвать «мамашку», заговорила с ней о Лельке.
— Ну, понятное дело, пусть сначала родит! Но телка классная, может, я ее к нам сфалую. Через месяц в себя придет и такой клубничкой станет! Все городские хахали ее клиентами будут!.. Порядок! Просирайся! Считай, пристроили твоего сопляка! — сообщила Тонька.
Лелька мучилась до ночи. И лишь к утру родила мальчишку. Кудрявый, синеглазый, он был точь-в- точь похож на Сережку. Тонька родила через сутки. Они снова оказались в одной палате. Через три дня они получили записку от бандерши. Та сообщила, что имеются покупатели на обоих детей.
— По три тысячи баксов получите, — обрадовала девок, уже успевших сдружиться.
Тонька рассказала Лельке о притоне, его правилах и требованиях, плюсах и минусах.
— Знаешь, я до этого на стройке вкалывала штукатуром-маляром. Бывало, прихожу домой, все рыло и голова в растворе, руки и ноги в краске, а транда с жопой в поту. Пока отмоюсь, уже не до жратвы. Даже во сне снилось, что я белю, крашу или штукатурю чьи-то квартиры. А сама с мамкой так и жила в старой конуре. Она б и завалила, но Бог увидел и пощадил, вызволил. Я ж в притон тоже не сама пришла. Привела Софья, я с ней в поликлинике познакомилась. Попросила помочь ей убраться в доме. За оплату, конечно. Я согласилась и пришла. В ту ночь получила три своих месячных оклада. А за полгода скопили на хороший дом, купили его, мамка и теперь там живет. Все удобства имеются, даже отопление газовое. А чем ты хуже или дурнее? Давай к нам. Работа непыльная, но прибыльная. Мозоли только на транде, да и то поначалу случаются. Ни о чем голова не будет болеть. От жратвы до нарядов всем обеспечат. И на заработки жаловаться грех, — уговаривала Антонина.
— Как-то стыдно в притон, — поежилась Лелька.
— Ну и дремучая ты. А как хотела сама? Выйти замуж? Твой благоверный через год-другой стал бы бегать по бабам, тебя колотить, коль ругаться начнешь. Троих сопляков нарожала б и сидела молча! А он еще и попрекал бы, что до свадьбы отдалась. Так в сорок лет старухой сделал бы! Ну на хрен эту долю! Я не хочу обабиться раньше времени! И тебе не желаю!
— А я, когда увидела тебя, подумала, что замужем, — вспомнила Лелька.
— Зачем? Я ж тебе ничего плохого не сделала! За что проклинаешь? Да я скорее лапы на себя наложу, чем вот так подставлюсь. Я ненавижу козлов! И не могу с одним и тем же. Меняю их постоянно, чтоб не залететь. А тут этот Володька, чтоб у него хер отвалился, три ночи подряд приползал. Все звал в жены, уговаривал уйти к нему навсегда. Я гнала его. Он угощал и заделал мне козью морду, как обещал. Ну и падла!
— А мать знает, где ты? О притоне говорила ей? — спросила Тоньку Леля.
— Она давно поняла. И что с того? Сама посуди — путанок все хотят, а штукатуров-маляров — никто. Бывало, иду с работы, от меня как от чумной все отскакивают. Носы затыкают, сторонятся, чтоб не испачкала. Что я видела тогда от жизни? Да ничего. Уставала до того, что забывала, кто я есть и зачем на свете живу. Никаких желаний не имелось, все сдыхало от усталости. Так я пять лет потеряла. А что взамен получила? А ни хрена, — махнула рукой и вздохнула тяжко.
— А ты Вовку любишь? — спросила Лелька.
— Когда выйду отсюда, вломлю ему за сопляка, столько боли натерпелась.
— А чего аборт не сделала?
— Во прикольная! Да я даже не знала, что зацепила. Когда хватилась, поздно стало. На пятый месяц перевалило. Ну да пришлось мне веселухи свернуть. Благо «мамашка» успокоила, мол, не дарма отдадим, баксы поимеем. Я будущих родителей уже знаю. Заранее виделись. А и твой в обиде не останется.
— Меня вчера ночью медсестра все уговаривала отдать ей сына. Говорила, что он в хорошие руки и условия попадет, — призналась Лелька.
— А ты что?
— Отказала ей. Ответила, что сама растить буду.
— Послала б дуру! Ишь чего придумала! Иль в твоем кармане баксы станут лишними?
— Нет, конечно.
— «Мамашка» очень хочет тебя увидеть поскорее. Она всю жизнь в блядях проканала. Сколько хахалей имела! Говорила, что из хренов дом могла бы построить. Но купила квартиру и живет одна. Мужика не хочет. Смолоду перебор был, а теперь от них изжога. Духу не переносит. А толк в них знает и помнит. Ты к ее советам прислушивайся, она впустую не тарахтит.
— Скажи, сколько ты получаешь в своем бардаке за месяц? — спросила Лелька.
— Раньше по пять штук баксов, теперь по четыре. Но я и старше тебя на сколько. Ты долго станешь сливки снимать. Зашибешь на квартиру и колеса, прибарахлишься, заведешь свой счет. Когда смыливаться начнешь, слиняешь в содержанки. И тоже неплохо, не надорвешься. Утрешь нос своему Сереге. Что ты с ним увидела б? Я уже говорила. А у нас расцветешь розой! Не зная хлопот, в радости дышать станешь…
А через пару дней за девками приехала сама Софья на сверкающем «мерседесе». Она передала одежду для Антонины и Лельки.
— Вот это да! Век таких вещей не держала в руках, а носить и подавно не доводилось! — восхищалась Лелька тонкой кружевной комбинацией, модным итальянским костюмом, кожаными сапогами до самых колен, дубленкой и шапкой. Тонька оделась молча. Она давно привыкла к дорогим вещам. Когда они вышли в коридор, няньки принесли малышей. Их пеленали в ослепительно белые пеленки, закутывали в дорогие одеяла и, показав матерям, передали в руки двоим выхоленным парням, приехавшим с бандершей. Те мигом унесли детей в машину, а вернувшись за девками, подарили врачу и медсестрам по громадной коробке
