медовый месяц!
— Счастливчик!
— Послушай! А фингал тебе тоже за любовь посадила? Признайся, чем долбанула? Каталкой? Иль утюгом? — вспомнил Иван.
— Ну, это не она! Я с шуряком малость повздорил. Он мне, я ему! Уже помирились. Чего не бывает?
— Не ври, Женька! Этот фингал не мужичьей рукой поставлен. Слабый был кулак. Неумелый! Ниже глаза! Мужичий почерк не такой! Это бабье! Их работу издалека видать! К тому ж царапины были! Этого шуряк не сделает.
— Упал я!
— Прямо на бабу! На соседку! Дурак! Такие дела на виду у жен не делают!
— Говорю! Моя тут ни при чем!
— Дело твое, какая соседка тебя подсветила. Видно, прыгучий ты мужик! Слишком горячий до баб. Но это твое дело. А вот нас не поучай. У всех свои синяки и царапины от них. Твои — позудят и проходят без следа. Наши — на душе и сердце — до конца жизни болеть станут. И память о том не заживет никогда…
Вечером Николай, как и обещал, позвонил домой. Трубку взяла Арпик:
— Это ты? Да, конечно, дома! Он ждет звонка. Сейчас позову. Подожди!
— Отец, ты? Как мы сможем с тобой увидеться?
— А это срочно? Что случилось?
— Странно! Я был уверен, ты сам ускоришь встречу! Тут же словно насильно тебя заставляют, — обиделся Павел.
— Я очень устаю на работе! А найти меня ты сможешь просто. Мать подскажет где. Если это срочно и ты не стыдишься меня, приезжай! Я с восьми до семи вечера работаю на кладбище!
— У меня к тебе не минутный разговор!
— Я думаю, мы сумеем поговорить! Если ты уверен, что хочешь встретиться, приезжай. В любой день, кроме воскресенья.
— Хорошо! Приеду!
— Тогда до встречи! — положил трубку. И
долго
думал, о чем хочет говорить сын. Почти уверен был, что тот станет просить деньги. Скажет, мол, решил поступать, а мать помогать не станет. У нее Наташка растет. Остается одна надежда — на него. Если он откажет, придется забыть об образовании. А без него — как жить будет? Иному Арпик не научит…
Павел пришел на следующий день, ближе к обеду. Выскочил из автобуса легко. И Николай сразу узнал его. Издалека. Кивнул бригадиру на парня, напомнил, что ждет сына. Борис Петрович обронил короткое:
— Иди…
Павел подал руку:
— Здравствуй! — Всмотрелся в лицо Николая. Огляделся вокруг, где бы присесть, но ничего не приметил.
Николай снял с плеча брезентовку. Положил на землю:
— Садись! — сам сел на траву.
— Мы много лет не виделись. Ты очень изменился. Я помнил тебя совсем другим. Скажи, почему ни разу не позвонил мне?
— Не мог! Сейчас ты не поймешь!
— Я постараюсь! — пообещал Павел.
— Слишком глубокой оказалась пропасть. Ее меж нами проложила твоя мать! Она знала, где меня искать. И, при желании, мог увидеться в любое время. Я не скрывал, где работаю. Именно это стало поводом для разрыва. И для тебя — не секрет!
— Возможно, ты прав! Но твои отношения с нею меня не касаются! Можно менять мужей и жен! А вот отцов и сыновей — никак! Это навсегда!
— Ты прав!
— Тогда почему не звонил, не интересовался мною?
— Ты для чего пришел? Читать морали мне? В случившемся вини мать!
— Она лишь женщина! Права иль нет, я вас не выбирал. Такие от судьбы. И ее люблю — со всеми ошибками, правдами и неправдами, потому что она — моя мать! А ты — мужчина! Мой отец! Ты ушел от нее! Но почему забыл меня? — зазвенела обида в неокрепшем голосе.
— Она не просто оскорбила, она предала…
— Я не о ней! Это ваши отношения! Я не хочу их касаться. Я спрашиваю о себе.
— Я не мог простить ее. И не забуду…
— А я? Меня ты тоже выкинул из памяти?
— Нет, Павел! Конечно, помнил. Но не мог заставить себя. Ждал, когда вырастешь, повзрослеешь, станешь больше понимать. Тогда имел бы смысл этот разговор. Думаю, сейчас он преждевременный!
— Выходит, считаешь меня мальчишкой? С каким не стоит говорить на серьезные темы?
— Сейчас еще рано!
— По-моему, ты сам не готов к этому разговору. Или, застряв в своих обидах, забыл, что ты отец, остался в юнцах?
— Ты что? Офонарел?
— Ничуть! — смело глянул в глаза Павел и
продолжил: — По-моему, вы друг друга стоили! Одна, не спросив меня — лишила отца. А ты, хлопнув дверью, забыл, что у тебя есть сын. И только я меж вами, живыми, сиротой остался. Вот о том никто из вас не вспомнил. Оба наплевали на меня! Каждый думал только о себе! Эх, вы! Родители! А ты хоть раз подумал, каково мне? Иль душа окаменела?
— Скажи спасибо матери за все!
— Не надо! Не вы первые разбежались. Таких полно теперь. Но при этом дети знают и общаются с обоими родителями.
— Тебе тоже никто не мешал! И, если бы захотел, нашел бы меня!
— Я тебя ждал! Когда вспомнишь.
— Хватит друг друга шпынять! Или ты только за этим пришел? — начал терять терпенье Николай.
— Я только начал разговор!
— На ту же тему? Тогда не стоит продолжать? Она бесконечна. И мы все равно не поймем друг друга.
— Возможно. Хотя и жаль. Ты так ничего и не ответил мне. А времени остается в обрез. Я уезжаю от вас обоих. Когда-то вы покинули меня. Совсем мальчишкой. Если б ты знал, как я звал тебя. Ночами не спал. Ждал у окна. Сколько слез пролил. У телефона, вернее собаки… Ты так и не позвонил. Я постарел. И возненавидел телефон и человечью глупость. Говоришь, я не созрел для мужского разговора? Это ты не дорос до отца! Может, потому,
когда-нибудь в старости, оставшись одиноким, ты вспомнишь этот день и меня. И будешь наказан моей бедой. Тогда не удивляйся ничему. Ты получишь сполна, выпив мою чашу! А теперь… Мне не о чем с тобою говорить. К несчастью, оба вы лишь родители. Да вот родными так и не сумели стать! Прощай! — встал резко.
— Пашка! Куда ты? — крикнул вслед.
— Я в море ухожу! Поступил в лоцманы. Отучусь! И уйду от берега! Без всяких якорей! Земля и берег не всем в награду! Прощай! Летучий Голландец! Ты стал призраком, покинувшим мое детство. Я и впрямь повзрослел и стал старше тебя! Взрослей, мужай! У тебя есть возможность подумать. Но вот исправить что-нибудь уже не сумеешь никогда! — помчался к подошедшему автобусу без оглядки. Вскочил в него. Исчез из вида.
Николай, раскрыв рот, растерянно смотрел ему вслед. Жгучий стыд сжигал душу. Его сын отчитал, как мальчишку. Нечем стало крыть. Он оправдывался, как ребенок, слабо, неубедительно. Он знал, ему никогда
