жертва дурной ночи, стал предлагать мне деньги. И вот тут я заговорила с ним о броши. Сказала, что если он мне ее подарит, то я соглашусь… Глеб, конечно, не знал цену этой вещицы. И уже через два дня принес прямо в аудиторию. Я была так счастлива, что словами не передать мою радость. Я принесла брошь домой и тут же отдала ее матери. Она не спросила, как удалось вернуть сокровище, мигом спрятала в свою шкатулку, а вечером похвалилась Васе. Тот спросил меня, я наплела какую-то небылицу. Но муж плохо слушал. Они с матерью ликовали. Брошь вернулась, но… ценою бесчестья и первой измены. Правда, о том никто не догадался…
— По нелепой случайности или злому совпадению, через два дня после возврата броши, Глеб погиб в автомобильной аварии. Удивляться было нечему, он очень рискованно водил машину. Даже я боялась с ним ездить. Короче, средь белого дня выехал на встречную полосу и на большой скорости угодил под КАМАЗ. Что мне тут добавить? Глеб погиб тут же. Я, честно говоря, вздохнула. Ведь ни его мать, ни отец не узнали, куда делась брошь? Иначе Глеб мне обязательно проговорился бы, — вздохнула женщина.
— Матери я рассказала, как вернула брошку в семью. Она долго бранилась. Но я напомнила, что именно они с Васей толкнул меня на этот шаг. После того она вскоре подарила то сокровище Васе на его день рождения. Поняла, что надеть, носить открыто уже не сможет. Чтоб избежать соблазна, отдала зятю, не позволив ему вернуть брошку мне. Он ее бережет от всех, зная цену, хранит как память.
— Ничего себе подарочек! — едва продохнул Андрейка и вспомнил:
— А ведь я видел ее. Лежит в отцовском сейфе в коробочке, на пять замков закрытая. Отец никому в руки не дает. И зовет ту побрякушку твоим именем.
— Вот как? — удивилась баба. Усмехнувшись печально, Анжела продолжила:
— Вася ни о чем не спрашивал меня. Кажется, он предполагал, но не хотел слышать неприятное для себя. Понятно, я не сказала бы ему правду.
— А почему? Ему тоже надо было знать цену своего риска! Он винил тебя в своих оплошках! Разве это порядочно? — возмутился сын.
— Потом его задержали на таможне. Я и здесь нашла подход. Переночевала среди дня в кабинете нужного человека. Васю отпустили. А я еще подарок получила из только что конфискованного груза — пару золотых цепочек с рубинами и жемчугом.
— Муж так и подумал, будто выпустили его, разобравшись в документах. Но, даю слово, к ним никто не прикоснулся. Я тоже ничего Не сказала. Мужчины на таможне галантны и щедры. Мы и потом с ними приятно проводили время, и никто о том не пожалел, наоборот вспоминали с восторгом. Васю тоже старались не тормозить особо, на многое закрывали глаза. Но… Всего не предусмотришь. Твой отец разозлился на водителей. Троих за пьянство уволил. Гаишники остановили все три фуры. Шоферы надрались до визга. Нет бы извинились, попытались бы уладить ситуацию, ежи с кулаками набросились на ребят. Те досмотрели груз и доставили фуры на таможню. Ох, и досталось нам тогда! Вася чуть ли ни чокнулся. Но… Водители раскололись до самой задницы и с головой высветили отца. Мы с тобой были на Канарах. Все, что я там соскребла, пришлось выложить и еще добавить. Грозил реальный срок за контрабанду, и немалый! Хорошо, что я прилетела вовремя. Уголовное дело на мужа уже раскрутили на полную катушку. Мать ничего не хотела слышать, а уж помочь зятю вовсе не собиралась. Уж как только ни ругала! Меня в упреках утопила, что вышла замуж за придурка и неудачника, советовала развестись с ним, пока не поздно. Уж чем ни грозила мне. И все же я вытащила Васю! Чего это стоило, знаю только сама. Прошла через все круги ада, через групповуху и унижения, через такой позор, какой никому не снился. Жизнь тогда показалась мне падением в бездонную, черную пропасть, из какой не вырваться и не вылететь ни одной живой душе. Тогда я впервые прокляла свое рожденье. Ведь имея семью, осталась наедине с бедой. Ведь ни подсказать, ни помочь, ни поддержать было некому. Я боролась за Васю одна. А это, сынок, очень трудно, — полились невольные слезы по щекам. Женщина их не почувствовала и не заметила.
— Твой отец тогда понял все. Он вернулся домой из следственного изолятора весь избитый, черно- синий, опухший до неузнаваемости. Следователь, видно, озверел вконец. Водители признали все, дали показания, какие устраивали следствие. А твой отец упорствовал и мог поплатиться жизнью. Я этого не пережила бы и помогла насколько хватило сил и ума. Но… За это получила презренье всюду и прежде всего в своей семье.
— За что? — возмутился сын.
— Мой спасательный круг не устроил никого. Мать отвернулась, поняв все без слов. Да и слухи до нее дошли быстро. А твой отец, придя из следственного изолятора, ложился спать отдельно и даже не подходил к моей постели, стал брезговать мною как женщиной, отказался от меня как от жены, молча и без объяснений. Они были уже излишни. Я сама все поняла. Но, оттолкнув от себя, он буквально бросил меня в руки других мужчин, демонстрировал на глазах у всех полнейшее равнодушие и пренебреженье мною. Это сразу было замечено. Что оставалось делать? — горько вздохнула Анжела и, помолчав, будто вспоминая, тихо продолжила:
— Нет! Нас никто не пытался примирить, а дело стремительно шло к развязке. И не надо врать, мы оба чувствовали финал. Мы уже не шли, а бежали к нему не в силах остановить развязку. Я устала от той жизни, мне надоело быть спасателем, на какого плюют со всех сторон, презирая его услуги и самого. И хотя другого выхода не было, все ж пыталась сохранить хотя бы видимость семьи. Но и это не получилось. Отец знал все. Ему со всех сторон жужжали в уши угодливые доброжелатели. Они нашептывали Василию о моей интимной жизни с высокопоставленными людьми, какие помогли приобрести в аренду гараж, купить автостоянку. Если бы не их помощь, Василию никогда не видеть бы всего этого. Но я помогла тем людям не увидеть многое. Но Васе было предпочтительнее прикинуться «лопухом», эдаким придурком. Вот он и сыграл в благородный гнев, увидев в моей шкатулке незнакомые украшения.
Анжела допила кофе. И, закурив новую сигарету, продолжила с усмешкой:
— Как просто изобразить из себя обманутого? И в то же время вылезать сухим из наручников и следственного изолятора, не заплатив никому ни гроша. Ведь он не мальчик, чтоб свалять Ваньку и поверить в торжество справедливости, о какой лопочут юнцы и шизофреники. Я в эти сказки перестала верить в день смерти своего отца. Он, как я потом узнала, действительно ни в чем не был виноват. И решения по своему делу не дождался совсем немного. Но своею смертью он очистил имя семьи, снял все подозрения и сам ушел чистым. То, что оставил нам с матерью, было заработано честно, и на те деньги никто не претендовал. Но это мой отец! Он был действительно мужчиной и неповторимым человеком. Недаром твоя бабка до сих пор его помнит и любит.
— Значит, есть за что! — откликнулся Андрей эхом.
— Твоему отцу далеко до него. Выйдя из-под стражи, он первым делом показал обществу, что меж нами оборвались все не только супружеские, а и человеческие отношения. Он бросил нас с тобой, воспользовавшись удобным случаем. Он даже не звонил целых полтора года, не интересовался тобой. Я уж не говорю о матери! Она оказалась во много раз хуже Васи.
— Мам! Но у нее не было номера нашего телефона! — напомнил Андрей.
— Сынок! У нее был номер телефона твоего отца. Да и я свой номер сменила далеко не сразу. Когда ты пошел в четвертый класс. Выходит, три года она ни разу нам не звонила. Да и потом не пыталась. Она слишком уважает себя. Любовь к нам — сплошные слова, как ненужная шелуха. Зачем оправдывать душу, в какой нет тепла? Она никого не любила, кроме отца, и прошла по жизни светской дамой, случайно угодившей в домохозяйки. И то лишь потому, что упустила время и не подыскала себе более подходящей партии.
— А моего отца она любила?
— Нет, Андрейка! Никогда! Она слишком часто и долго настаивала на нашем разводе и упрекала, что я вышла замуж за мота и неудачника. Лишь в последний год о том замолчала.
— А как же отдала ему брошку?
— Ее с собой в гроб не возьмешь. Но главное не в том. Она этим наказала меня, за легкомысленное отношение к сокровищу. В глубине души мать думала, что именно этой брошью скрепит нашу семью. Верила, что такое состояние никто не решится упустить из рук. Но мать просчиталась и потеряла все. Уж лучше б она оставила брошь себе. Хотя тогда была бы порвана последняя нитка, связывающая нас с Васей.
— Как так? — не понял сын.
— Да если б не та брошь, посмела б я просить помощь у твоего отца? Да ни за что в жизни! А так и он, и я прекрасно понимаем, что отказать мне, он не имеет права. Потому как сокровище моей семьи в
