— Скажи, Нюра, а надолго ль твое лечение помогает? Не воротится болезнь через время?
— Лександра! Не боись! Единое помни: пить она не станет никогда. Ну, с год будет вялой, нервы должны успокоиться. Где-то заревёт без причины. Но редко, не беспокойся, так должно быть. Скоро выровняется, все наладится у нее.
— Нам больше не надо приезжать к тебе?
— Запойных один раз лечу! Всем хватало. Даже мужикам. Потом, правду молвить, иные забижались, что даже пива не могут выпить, нутро с воем все наружу выбрасывает до капли, а потом еще и болит цельный день. <
— Случалось, что лечение не помогало?
— Кто с вас дура? Коль лечила, как не помогло? Конечно, было, когда лечить отказывалась…
— А почему?
— Когда свеча перед человеком гасла. Значит, Бог воспрещает лечить, наказал за что-то. Я в такое не лезу, мигом со двора спроваживаю, чтоб Господь и меня не наказал вместе с грешником.
— Как ты лечить стала? У бабки переняла?
— От деда! Ево за знахарство в саму Сибирь сажали. Он и оттуда живым воротился, по реабилитации. На деда парторг кляузу набрехал в НКВД. Все пять зим человек мучился. Но вернулся целым. А вот парторга в войну свои повесили, партизаны. Знать, было за что. Я тогда совсем малой была. За дедом хвостиком бегала. Любила шибко, помогала ему, потом переняла все его знания. Не зря в свете прожила, много люду исцелила с Божьей помощью.
— А есть такое, что лечить не берешься и не умеешь?
— Понятное дело! Все от людей, я ж сказывала! Иным отказываю под любым предлогом.
— Прости глупость мою, не стоит про такое любопытничать, — смутилась Дианкина бабка.
Утром, едва рассвело, проснулась Диана. Разбудила бабку, вытащила из сумки продукты, привезенные для Волчихи, достала деньги из своей сумки и, положив их на стол, стала собираться.
Волчиха отогнала корову в стадо и вернулась в дом, когда гости собрались уходить. Она поговорила с Дианкой, с Александрой. Попыталась усадить за стол и накормить обеих, но женщины спешили. Вскоре они уехали в город и уже никогда не возвращались к Волчихе.
Диана с бабкой быстро привели в порядок городскую квартиру, все в ней отчистили, отмыли и до самой зимы уехали в деревню.
Девка перед отъездом решила показаться в психушке и проститься. Первым, кого увидела, был Петухов. Они поздоровались как добрые знакомые. Диана рассказала Ивану о лечении:
Где ж теперь пить? Половина желудка вместе с кишками из меня выскочила, думала, вконец задохнусь рвотой. Все, что с начала жизни ела, вывернуло наружу. Ой, Ваня, как стыдно было. Со всех дыр лило и брызгало. Изо рта аж до пены. Морда опухла, отекла. И ничем не остановить — ни водой, ни матом. Визжала, как свинья в огороде, будто меня живую на огне жарят. Даже пятки горели, в висках ломота, боль, в ушах прострелы, живот судорогами свело. Желудок — будто ежей наглоталась. Ни лечь, ни сесть, ни стоять не могу. А спать охота так, что с ног валило. Думала, что не переживу все это. Столько всего натерпелась, и не высказать.
— Скажи честно, вот сейчас тебе хочется выпить?
Диана отскочила в ужасе, побледнев:
— Только не это!
— Ты теперь домой?
— В деревню поедем к бабке. Переведу дух у нее. А там будет видно. Может, вернусь в город или в деревне останусь, на месте с бабулей решим. Ты хоть иногда позвони, ладно? Телефон имеешь, поболтаем.
Петухов и впрямь через год позвонил Диане. Но трубку взяла Александра:
— Это ты, Ваня? Спасибо, что помнишь!
— Как Диана? — спросил Петухов.
— Свое дело у нее. Цех открыли. Хлеб пекут на пять деревень. К ним нынче из города за тем хлебом приезжают. Отменный хлеб, какой в старину пекли, по тем рецептам. Дианку нынче не узнать. Похудела. Спит мало, поесть некогда.
— Пить не стала?
— Что ты, Ваня? Нынче ей до ветру сбегать некогда.
Петухов положил трубку, задумался.
— Ну что, коллега, пещерная медицина опять обставила нас на вираже? — ехидно поинтересовался Бронников.
— Не они, мы пещерные! Топчем ногами целебные травы, перерабатываем их в таблетки, вместо того чтоб пить живые настои и отвары. Мы не знаем природы многих болезней, потому не можем с ними справиться. Мы по многу лет учимся и ни на один шаг не продвинулись. А простая деревенская знахарка оказалась сильнее нас. Мы занимаемся по прежним учебникам, а болезни прогрессируют, появляются новые, мы о них и не слышали, а Волчихи лечат. К ним из-за рубежа приезжают. А мы со своими больными беспомощны. Знахарка за вечер вылечила человека. А мы все вместе за год помочь не смогли! — кипятился Петухов.
— И что предлагаешь?
— Ничего! У нас связаны руки! И к сожалению, слишком мало возможностей.
— Успокойся, Иван! Все не так мрачно, как говоришь. И от нас выходят довольными люди. Из отделения неврозов скольких выписали домой. Да из психов тоже не меньше десятка.
— А скольких потеряли! — добавил Петухов.
— Без того не бывает! Спроси любого врача. Каждый боится летального исхода, но никто не избежал этого в работе.
Знаешь, такое случается зачастую не по нашей вине! — Бронников умолк на минуту, а потом продолжил: — Был у меня один пациент, вот кого до сих пор жаль до боли, так это Гошу Корнилова. Он на войну подростком попал. Был контужен и остался импотентом в семнадцать лет. Другой, получив такую травму, пустил бы себе пулю в лоб. Этот, вернувшись домой, закончил университет и стал журналистом. Конечно, взрослея, вздыхал по женщинам, но был беспомощен. А тут его направили в газету, где он и влюбился в корректоршу. Та его даже не замечала, а Гоша страдал. Выпивать начал. И вот так спиваться стал незаметно. В то время с квартирами, да и вообще с жильем, тяжко было. Гоша, как одинокий человек, не имел своего угла и жил в редакции, спал на шкафах, прямо на газетных подшивках. Вот так и в тот раз — получил зарплату, бухнул и завалился на шкафы в корректорской. Пришли утром женщины на работу. Сели по местам, взялись вычитывать газету. Тут спящего Гошу по малой нужде приспичило. А вот из сна выскочить не смог. И прорвало его прямо на подшивку, с нее вниз на баб, те, понятное дело, визг подняли — и к редактору. Тот Гошу за шкирняк и в кабинет, стал грозить увольнением. А Корнилов в ответ: «Больше никогда не увидите пьяным. Завязал!» Так и договорились. С тех пор Корнилов как обрубил. Не только не пил, а и не нюхал никогда! За силу воли его мужики уважали. Этому ни знахарки, ни ведьмы, ни врачи не понадобились. Сам себя сумел в руки взять.
— Молодец мужик! — похвалил Иван.
— На тот момент — да! Но умер он в дурдоме!
— Все ж не удержался? — вздохнул Петухов.
— Нет! С выпивкой он закончил навсегда. Именно потому пригласили его работать ответственным секретарем в районную газету. Вот тут он увлекся старинными и редкими книгами. Скупал их всюду. Зарплату до копейки на них тратил, дрожал над каждой, из-за них из дома боялся выйти, чтобы не украли. Уходя на работу, закрывал свою хижину на три замка. Плохо одевался, очень скудно ел. Никогда не мыл полы, чтобы не отсырели книги. Он даже печку не топил, дабы книги не пересушить, готовил на плитке. Книги были его кумиром. Их стало много. Они уже грозили раздавить человека, вытеснить из дома. А он все покупал. Ему было мало!
— Ну да у каждого человека есть свои увлечения и слабости! Гоша в том не оригинал, — сморщился Петухов.
— Не спеши, Ваня, с выводами! Не для того рассказываю! — пробежала тучка по лицу Бронникова. — У Гоши можно было почитать Бориса Пастернака и Мишеля Монтеня, Крашенинникова и первое издание
