опытного патологоанатома, незаурядного человека, умевшего растормошить любого и самую тяжелую ситуацию разрядить шуткой, рассмешить, успокоить и примирить всех. Он не выносил скучных людей и часто говорил: «Не надо вам изображать мое окружение. Не стоит сетовать на жизнь! Вон мои люди! Всю жизнь суетились. С кем-то дружили, кого-то ненавидели. А теперь лежат рядышком, и никаких разногласий! Все счастливые!»
Юрий Гаврилович предложил присесть.
— Ты хоть когда-нибудь кофе предложишь мне? Встречаешь как покойника! Только не прилечь, а присесть предлагаешь! Не бойся, у меня головка крепкая, от кофе не поедет крыша.
— Я кофе не люблю. От него сердце заклинивает и давление скачет. Вот потому чай уважаю…
— Юрка! Так рано сдавать стал? На хрен чай! Пусть его мои пациенты пьют! Им уже все равно, какое дерьмо пить. Но я-то себя еще не перестал уважать. И твои помои не хочу. — Полез в портфель, достал банку кофе.
— Ты со своим не расстаешься? — усмехнулся Бронников.
— Нет, не радуйся, я на тебя не потратился! Эта банка кофе не моя!
— А чья?
— Мента сшибли спозаранок. И враз насмерть. Стали его вытряхивать из мундира, а оттуда всякое посыпалось. Сигареты, жвачки, презервативы, деньги, бутылка коньяку, шоколад и эта банка.
— Выходит, ты мародером стал? — уронил кофе Юрий Гаврилович.
— Вот стебанутый! Это мент грабитель! Моя уборщица как увидела, кого доставили к нам в морг, аж просияла и говорит: «То-то баб нынче обрадую, скажу им, кто накрылся! Это ж кровосос! Со всех свое поимел. Нас, старух, и то налогом обложил. Всяк месяц по стольнику отбирал у каждой. Да как нагло. А спробуй не дай, жопу наизнанку вывернет!» — «За что так? Почему не пожаловались на него?» А она в ответ, мол, покуда жить всем охота. Коли кто не отдавал, всю хату перетряхнет. Не сыщет ничего путного, бабку раком ставит.
— Брехня! Быть не может! Кто полезет на старуху? Разве лишь под угрозой автомата? — не верил Бронников.
— Ты ж с психами дышишь! Средь них и не такие есть. А и в милиции не все нормальные. Вот вчера привезли они ко мне бабу. Ее еще по дороге тряхнули. Раздели догола, а юбку не поделили. Она сверхмодная, вот и устроили базар из-за нее. Еле помирил их. Все забрал до приезда судмедэксперта, — не отрываясь от кофе, рассказывал Леонид Петрович.
— А того мента не успели обшарить? — указал на кофе Бронников.
— Его не свои, «неотложка» доставила. Горожане вызвали. Они мертвых не шмонают. Боятся.
— Зато твои оторвутся на нем за все прошлое.
— Шалишь! Мы его по акту взяли. Конечно, коньяк, шоколад, жвачки, сигареты и кофе — не указали. А вот деньги — до копейки, и презервативы ментам отдали. Пусть пользуются на здоровье. Мертвому, я думаю, не понадобятся. Хотя… Мы его средь баб положили, — усмехался Петрович. — Опять же шоколад и жвачки я отдал уборщице. Коньяк и сигареты — сторожу. Потому что кто им за обмывание и подготовку покойника к погребению заплатит? Никто! Менты лучше рядом с мертвым лягут, чем с копейкой расстанутся.
— У меня в милиции есть друзья, я не сказал бы, что они жлобы! — не согласился Бронников.
— Ментовка не то место, где нормальные смогут работать. Помнишь, в прошлом году убили следователя из горотдела? Я как глянул, а у него все зубы из золота. А все на бедность жаловался. Мол, скоро перднуть нечем станет… Я только тогда понял, что он боялся зубы потерять от натуги. Да ладно б только это! Всего как новогоднюю елку вырядили, когда выставили в милиции на прощание. А перед похоронами все с него содрали и зубы вырвали, чтоб не потерял ненароком.
— Лень, сегодня у тебя скверное настроение. Даже покойников ругаешь. Что стряслось у тебя? Иль кто обидел?
— Здравотдел вздумал проверить мою работу. Ну и встала за моей спиной баба. Я вскрыл мужика. Ковыряюсь в нем, как всегда. Глядь, а проверяющая без сознания валяется на полу. Не было беды, так подкинули. Что с ней делать? Положил рядом с покойниками…
— Живую? — подскочил Бронников.
— У меня нет других апартаментов.
— Она хоть живая от тебя ушла?
— Я ж ее рядом с мужиком положил. А он после вскрытия. Одеть не успел. Ну, та баба в себя пришла. Глядь, голый мужик рядом. А там амбал — трехдверный шкаф с антресолью! Проверяющая снова в обморок, без захода на кофе. В общем, я троих успел вскрыть и зашить, пока она подскочила и, поняв, где она и кто рядом, выскочила наружу. Уж что делала за моргом, предположить не сложно. Вошла белее той, которую только вскрыл. Я сделал вид, что ничего не вижу. Но как не приметишь, если бабу заносило. Я молча указал ей на место рядом, а она опять за спину спряталась. И смотрит исподтишка, что делаю. А попалась «ковырялка». Сама себе криминальный аборт сделала. Влила в матку мыло с марганцовкой и получила заражение крови. Будь она городской, успели бы спасти. Тут же из деревни, за сотню верст… Пока привезли в больницу, а гинеколог лишь утром пришла, вычистить было некому, баба и умерла. Ведь она в деревне у себя двое суток мучилась, ожидая, что сумеет обойтись без больницы. Да и первая беременность, кто решился б прервать? Короче, что у нее внутри получилось, рассказывать не стоит. Моя проверяющая, я каждой клеткой почувствовал, дрожит осиновым листом. Ну а мне что за дело? Пришла проверить — смотри! А ей опять худо! Видно, в морге она не была после студенческой практики. Тут обвал! Прошел час — проверяющей нет. Второй — не появилась.
— А что за кляуза пришла на тебя?
— Ну, вроде я на работе спирт из ведра кружками хлещу. А потому очень долго тяну с заключениями. Оно и не грех бы при моей работе выпить иной раз сто граммов. Но где их взять?
— Лень! Если тебя на трезвость проверяли, зачем ей было на вскрытиях присутствовать?
— Она решила устроить проверку по полной программе. Но не рассчитала свои силенки. Вираж оказался очень крутым. Потом сама призналась, что пыталась удержаться за моей спиной с закрытыми глазами, но запах от покойников доставал сильно, и она не выдержала. Когда узнала, какая у меня зарплата, извиняться стала. Ну, вот так стоим за моргом, слышим, идет кто-то, тяжелыми шагами, все ближе к нам. Проверяющая голову чуть не утопила в грудях, дышать разучилась, дрожит всем, что еще живо. А меня идиотский смех разбирает. Ничего не могу с собой поделать. Взял за локоть бабу, и вдруг слышим: «Кого тут нечистая носит в моих пределах? А ну кыш отсель, негодные! Сыскали место, где похоть свою праздновать! Аль не видите, что упокойники рядом? Уж оне вам покажут, кто тут хозяин…»
Это был сторож. Проверяющая в меня вцепилась мертвой хваткой, как в родного. Своя жена ни разу гак не держалась. Я и рад бы продлить тот миг, но сторож подошел, узнал меня, извинился матерно в бабий адрес, а я успокоил проверяющую, вернул к моргу. Но внутрь она уже не вошла. Вызвал я для нее такси, и вскоре баба уехала. О результатах проверки никто не сказал, забыли о ней. После того случая никого из здравотдела ко мне дубиной не загонишь. А вот спирта на два литра норму увеличили, без просьб и объяснений, молча.
— Петрович, чему удивляться? Еще в моем студенчестве никто не хотел идти в патологоанатомы. Да и в судмедэксперт ты желающих было не много. Считалось, лучше быть невропатологом, психиатром, гинекологом, урологом, онкологом, но только подальше от морга. Хотя, сам знаешь, никто не избежал общения и контактов с патологоанатомом. Кстати, надо уметь абстрагироваться от вида трупов. Ведь именно это нас самих ожидает когда-то, — с грустью вздохнул Бронников.
— Моих рук никто не минет. Это верно. Вон крутые всех налогом обложили, даже кладбищенского
