каждого своя судьба. Менять в ней что-то опоздала. Да и характер не позволит. Не смогу жить иначе».
Ксения выпила кофе, выкурила несколько сигарет, но и это не помогло. Перед глазами стоял улыбающийся мальчишка. Чужой сын, ребенок любимого человека. Он от другой женщины, ее зовет матерью и любит. Скоро появится второй, а ей и одного не родить. Может, готового взять, усыновить и утереть всем нос? Но нет, зачем врать самой себе и калечить чью-то жизнь? Никогда ей не суметь полюбить чужого.
Ночью у Ксении разболелась голова. Она выпила таблеток, но боль не отступила — наоборот, усилилась и сдавила виски так, что в глазах засверкали молнии.
«Скорее на работу! Там отвлекусь, забуду, и все пройдет, так уже было».
— Прихватите с собой дежурного врача, — просит, сама не зная зачем. Ведь не куда-нибудь, в больницу поедет.
«Неотложка» не промедлила. Ксения еле добралась до двери, открыв ее, упала на пол. Дальше она многое не помнила.
Женщину на носилках унесли в машину санитары.
— Наверное, инсульт, — услышала сказанное врачом медсестре.
«Господи! Только бы не это! Уж если она права, пусть бы умереть мне, только не стать калекой или дурой», — подумала Ксения, и слеза побежала по ее щеке.
Она пришла в себя уже в реанимации. Сколько дней прошло? Она никого не узнавала. Врачи- кардиологи не спешили объявлять о ее болезни и лечили, не оставляя женщину ни на минуту одну. Они вытащили Ксению из коматозного состояния. Ей постоянно делали уколы, ставили капельницы, заставляли пить таблетки, наблюдали день и ночь, надеялись на чудо. Но… его не случилось. Болезнь ударила по. самому чувствительному и уязвимому — по интеллекту и памяти.
Ксения лишилась всего — своей профессии, знаний и опыта. Болезнь сгубила женщину, и она осталась беспомощным ребенком, не помнящим собственного имени, событий.
— Жила и не жила! Что видела? Известность хорошего медика? А чего она стоит, если нынче ей некому даже задницу помыть? Домой нельзя отпускать, потому что там присмотреть за ней некому. Кругом одна, — сообщили врачи об инсульте и посетовали на внезапную и жестокую болезнь.
Вскоре Ксению перевели в дурдом. Поначалу ее навещали коллеги. Однажды врач, с которым она раньше работала, решил выяснить, так ли все безнадежно, и потолковать с ее лечащим врачом. Все-таки свои люди, всегда поймут друг друга.
— Бывают у нее просветы в памяти? — настойчиво спрашивал он у лечащего врача.
— Случаются! Как без них? Подойдет ко мне и спрашивает: «Скажите, пожалуйста, где я нахожусь?» Отвечаю, мол, в психиатрической больнице. А она снова: «Кто ж меня сюда упрятал? И главное — за что?» Сама горькими слезами заливается и объясняет, кем она была. Ну, отвечаю, что знаю обо всем. Но делать нечего, нужно подлечиться, а только восстановится, лишней минуты держать не станем. Она спрашивала о вас, мол, приходили к ней или нет. Я и ответил, что все тут наведывались, переживают, ждут, когда поправитесь. Тогда, не споря, пьет таблетки, принимает уколы и процедуры.
— Она самостоятельно ходит? — продолжал допытываться бывший Ксенин коллега.
— Давно. Даже во дворе бывает вместе с другими больными, — ответил врач.
— А с чего начинаются приступы, как они проходят и долго ли длятся? Часто ли приходит в сознание?
— Ну, меня она уже запомнила. Улыбается, когда прихожу на дежурство. Называет по имени и все рассказывает о себе, своих операциях. Ну а о приступе узнаю по глазам. Они серой пеленой покрываются, уже не светятся, смотрят тускло, как через пленку. Говорит сбивчиво, невнятно. Голос становится глухим, а язык будто во рту не помещается. Потом изменяются движения. Тут нужно вовремя успеть связать, чтоб в приступе не окалечилась. И ждать, когда все пройдет. Но бывает и другое — тихие припадки. Тогда она садится ко всем спиной. Что-то часами бубнит себе под нос. Нет, в такое время ни на кого не бросается, не бьет, но эти припадки хуже буйных, потому что длятся долго и протекают больнее.
Однако надежды лечащего врача на скорое выздоровление Ксении оказались тщетными — со временем приступы стали продолжительнее, просветы короче. Уже ни у кого не осталось надежд на то, что бедняга вернется к нормальной жизни, и коллеги стали все реже навещать женщину, а потом и вовсе забыли.
Она осталась один на один со своей бедой. Болезнь все сильнее разваливала человека. Ксения быстро старела. В ней изменилось все — внешность и речь, манера держаться и походка. Она стала капризной и болтливой, боялась ночей и одиночества.
Молодой врач Иван Петухов стал находкой для нее. Ему рассказывала о себе назойливо. И однажды предостерегла:
— Знаешь, Ванюша, я не с глупости болтаю, а чтобы ты для себя вывод сделал верный. Не отдавай работе всю душу. Она и вправду того не стоит, к тому же очень плохо оплачивается. Выкладывайся лишь на зарплату, не больше. Все остальное при себе держи.
— Для чего?
— Оставь тепло для жены и детей. Это благодарнее. Чтоб не случилось как со мной, не оставайся средь жизни и дороги трухлявым пнем. Работа не должна отнимать жизнь и душу. Есть в судьбе каждого свои радости. Не упусти и не оброни их. У всех за плечами старость стоит. Пусть твоя не будет одинокой… Как бы ни любил, как бы ни затягивала работа, никогда не забывай о себе. — Ксения вытирала со щек слезы запоздалого прозрения.
Мало-помалу она все реже вспоминала себя прежней, подсаживалась к бабам, таким же, как сама. Слушала их «исповеди» и вздыхала, жалея, что не только ее наказала жизнь за глупую гордыню и непонимание, за холод в сердце и чрезмерную самоуверенность.
Вот и теперь льет за окном затяжной дождик. В палатах сумрачно и тихо. Как в памяти, что неохотно просыпается в голове в такую погоду. Но стоит кому-то из баб заговорить, другие к ней потянутся. Вместе оно веселее любую непогодь пережить.
И только расположились бабы по углам, медсестра вошла в палату.
— Девчата! По местам! Лекарства пора принимать! — предложила больным.
Две бабы, завидев ее, мигом полезли под койки. Вот только задницы из-под них торчат. Медсестра поспешила набрать лекарства в шприцы. Сделала укол одной, та не почувствовала. А вторая разоралась на всю больницу:
— Сука, Светка! Даже пузо насквозь проколола. У меня уже пупок отваливается от твоей иглы. Жопу в решето пробила! Сволочь! — Схватила подушку, хотела запустить в медсестру, та вовремя пригнулась, подушка попала в больную. Та с кулаками наготове вскочила. Но Светлана позвала санитарку, знала — та мигом успокоит всех.
— В чем дело? Ирина! Ты с чего взъелась на Ленку? У нее и так голова пустая. Ничего не выколотишь! Оставь ее! Лучше выпей таблетки и пойдем с тобой пол мыть в коридоре. Завтра воскресенье, ко всем гости приедут. Ну-ка приведите себя в порядок, чтоб как светские дамы встретили родню. Пусть засохнут от зависти все, кто увидит вас! Ведь вы у меня настоящие королевы! Гляньте, какие розовые щеки, глаза ярче звезд. А талии, а ножки, а походка! Мужики у ваших ног снопами валяться будут. Оно и понятно, где еще такую красу сыскать?
Медсестра кулаком готова рот заткнуть, чтоб не расхохотаться в открытую. Умеет Любаня…
— Люб, а я с какой стороны красивше, спереду или сзаду? — подошла к санитарке старая Матрена.
— Тебе вообще тужить нечего! Пампушка, не баба! В сиськах банду хахалей спрятать сможешь от лягавых, и ни одна собака не отыщет. Уж молчу о других прелестях, но первое место по красоте в нашей больнице, конечно, за тобой.
— А я как же? — подала голос Варька, самая худая и блеклая из баб психушки.
— Молчи, шизофреничка! Глянув на тебя, мухи без дихлофоса дохнут!
— А от тебя даже у собаки сторожа хронический понос!
— Девчата, прекратите ругаться! А то завтра отменим свидание с родней! — пригрозила санитарка.
Но куда там! Варька швырнула в Мотьку тапку. Попала! Та, коротко рявкнув, ухватилась за тумбочку.
