хочется ей на пенсию. До слез обидно остаться одной, не нужной никому.
— Тая, как дежурство прошло? — осторожно тронул за плечо.
— Спокойно. Без единого крика. Повезло.
— Давай чайку попьем, — предложил врачихе.
— Сейчас. Мне три строчки осталось! — Дописала и, встав из-за стола, подошла к главврачу.
— Тая, как твои старушки — две последние? Не очень дергали? Иль были приступы?
— Миновало. Сидят по разным углам. Сами себя развлекают. Если одна плачет, вторая частушки поет. Бывает совпадение желаний. Обе поют. Только песни разные, — улыбалась Таисия Тимофеевна. Одна «Камаринскую» любит. Сама себе припевает, хлопает в ладоши и приплясывает. Вторая о неразделенной любви, эдак жалобно, с подвыванием. Видно, не везло бабульке основательно. Иногда бранятся.
— Друг с другом?
— Нет! В разные стороны смотрят. И кулаками грозят углам, стенам, потолку. Наверное, у них куча внуков. Велят им с чердаков слезть. И невесток грязью поливают…
— Просветы были? — спросил Юрий Гаврилович.
— Одна, которая моложе, плакала втихомолку. Пыталась с ней поговорить, кулаком замахнулась и послала в задницу.
— По адресу?
— Юрка, не хулигань!
— Ну а вторая что преподнесла?
— Помочилась в тапки, потом давай этим руки мыть. На пол налила лужу и в ней отплясывала. Халат на голову задрала, от дождя голову прятала и все кричала: «Ой, бабоньки, вся наскрозь обмочилася! От транды до макушки сухой нитки нет!»
— Бедная! Такое сокровище подпортила! Другие на ленты эту штуку распускают, у этой даже ниток не осталось! — хохотал Бронников.
— Зато поели обе очень хорошо. Ничего после себя не оставили.
— Это ты в каком смысле?
— Все съели дочиста! Но до унитаза не донесли. Рядом сделали.
— Хулиганки! Говорили с ними, как унитазом пользоваться?
— Они Ромку-санитара в туалет затащили и требовали, чтоб он показал в натуре. Тот, бедолага, Сему на помощь позвал.
— Чем все закончилось? Практические занятия прошли успешно?
— Ну да! Любу позвали. Она обеих старух мигом привела в чувство! Шутницы-озорницы, две кочки, а ребят до икоты довели!
— Ничего! К этому давно пора привыкнуть. Не первый день в нашем заведении.
— Юра! Все понятно. Но если тебя две бабки станут вынуждать снять при них брюки и сесть на унитаз, разве такое, даже в твоем возрасте, выполнимо?
— Тая! Дело вовсе не в возрасте и не в распущенности старух. Они впали в детство, потеряли то, что приобретали всю жизнь. Возраст сказался. К сожалению, сама знаешь, впадение в младенчество — явление довольно частое. А мы не можем забирать к себе всех старух. Лишь тех, кто опасен для окружающих. Эти обе хватались за ножи. И одна чуть не отрезала голову двухмесячной правнучке, приняв ребенка за курицу. Хорошо, что на тот момент внук вошел. Увидел и отнял ребенка уже из-под ножа! Этот внук у меня в кабинете все полы слезами вымыл, умолял взять старую на лечение, покуда горе не приключилось, А и мне куда брать? Вот сегодня четверых домой отправляю, а за воротами очередь в сотню больных. Сама все знаешь! На лекарства и продукты нужны деньги! Их нам цедят по копейке, Не хватает персонала! Мы задыхаемся и работаем на износ. Кто это поймет и поможет? Не одни мы бедствуем. Что можем изменить? Я бы рад помочь, да не могу. Сам уже устал. А и ты вымоталась, голубка наша. Вот приходит время пенсии твоей.
Заметил, как дрогнула женщина, и продолжил:
— Только не видать тебе отдыха! Придется работать, пока ноги носят. За нашу зарплату в дурдоме, как мне ответили, только психи соглашаются работать. Видно, мы здесь пожизненно, без замены и надежд на нее. Так что терпи, иного выхода у нас нет. — Грустно глянул Бронников на женщину, та тихо улыбалась.
Люди выписывались из больницы, на их места приходили новые, и только медперсонал оставался прежним,
С утра и до глубокой ночи в больнице шла своя жизнь. Сложная, противоречивая, смешная, она не останавливалась ни на минуту.
Вот так и сегодня. Ну чего нужно было этой старой Фекле? Но она все ж вскарабкалась на окно. Вцепилась за видимые и невидимые выступы, прилипла, замерла.
— Альпинистка моя! Скалолазка моя! — вошла санитарка в палату и потянула старуху с окна за подол халата. Та так лягнула Любку, что санитарку мигом сбила с ног. Женщина не сразу смогла встать. А бабка, повисев на окне, решила спуститься самостоятельно. Она мотала ногой, пытаясь достать пол. Не почувствовав опоры, заорала от страха диким голосом.
На ее крик прибежали Семка с Ромкой.
— Бабуль! Ты зачем туда залезла? — отвлекали внимание Феклы, чтобы та не прицелилась им пяткой в лоб.
— Землянику сбираю! Пошли вон с моей полянки, окаянные! — орала бабка, дергаясь в окне.
Вторая старуха сидела в углу, обложившись подушками, одеялами. Смастерив это гнездо, она представила себя курицей и, взгромоздившись сверху, усердно неслась, ждала, когда вылезет яйцо.
— Настя! Верните на место одеяло и подушку Феклы! — попросили санитары.
— Я курочка! Несу золотое яичко, — проскрипела старуха.
— Бабка! Да ты забыла! Последнее яйцо полвека назад снесла. Тогда тебя в последний раз дед топтал. Чего теперь ждешь, нетоптаная? Иль все еще своего петуха во снах видишь? Слезай с гнезда! Отнеслась уже! Ложись на свою постель! — Санитары пытались разорить «гнездо».
Но едва подошли к Насте, та опять вой подняла, погнала их от себя, грозя позвать всех деревенских мужиков с кольями и вилами.
Пока Семка говорил с бабкой, Ромка подкрался с другой стороны, разом схватил старую, бегом отнес в постель и тут же отскочил в сторону. Он знал, как может вломить такая вот безобидная с виду бабулька. Но случалось и другое.
Как-то подозвала к себе Настя обоих санитаров. Вытащила из тумбочки яблоки, груши, печенье и пряники, конфеты, стала ребят угощать. Семка с Ромкой в совершенстве овладели той практикой, Они знали: откажись от угощения — больная обидится. Взять совесть не позволяла. Ведь это принесла старуха с собой. На сколько ей хватит? А родственники придут ли, принесут что-нибудь старухе, неизвестно. Вот и крутят в руках по прянику, угощаются вприглядку.
— Ешь, внучок! У меня дома знаешь сколько деток осталось? Целых семеро! Две дочки, пять мальцов! Нынче все детные. Внуки уже женятся. И тоже дети! Их уже больше, чем тараканов народилось. Все мордастенькие, нахальные смалу, такая порода наша! Что ни год — новый цыпленок! Все живучие, крепкие, хваткие. Уж коль жрать сядет, умолотит наравне со взрослым. А в работе тоже не отставали. Пахать, сеять, косить, дрова рубить смалечку умели. А как иначе в деревне проживешь? Не пошевелишься — с голоду сдохнешь!
— Так оно и в городе, бабуль!
— В городе работа иная! Слыхивали про то! Кто из городских сумеет корову подоить или косить траву на сено? Нынче городские мужики разучились дрова колоть. Топор не умеют в руках держать. Вот тебе и мужики! У нас в деревне дети с такой работой управляются шутя.
— Бабуль! А кому в городе дрова нужны? Люди живут в квартирах! Там отопление, горячая вода подается по трубам!
— Во! Сбаловали люд! Надо, чтоб каждый сам себе ту воду грел, а то коснись лихо, мужики не выдержат и как мамонты посдыхают. Разве это верно? Нынче бабы все хозяйство на себе волокут, мужики только пьянствуют. Даже не дерутся. Тоже разучились. А как красиво раньше дрались. С кольем, стенка на стенку, кулаки в крови, зато как молотили. Не то что нынче! Чуть кто кого матом послал, враз пистолеты из
