— Вот в этом доме я живу, на первом этаже. Мама была старенькой, ей трудно было подниматься выше, — открыла дверь квартиры и, пропустив парня вперед, вошла следом в полутемную прихожую, включила свет.
— Проходите, Михаил, — пригласила человека за собою.
Парень огляделся по сторонам. Однокомнатная квартира была похожа на рай нищего. Допотопный диван накрыт дешевым покрывалом, железная койка, старый, облупленный стол и два скрипучих стула, шкаф с дешевой посудой, стеклянная люстра над головой, вот и все убранство квартиры.
— Давно вы здесь живете? — полюбопытствовал Мишка.
— Почти тридцать лет. Мама получила, когда работала в поликлинике, я уже здесь родилась. Отец был летчиком. Военным пилотом. Он разбился вместе с самолетом в Приэльбрусье. Внезапно испортилась погода, не рассчитали вираж на посадку и врезались в скалу, — поникла Фатима и, помолчав, продолжила:
— Мама еле пережила его смерть. Я родилась очень некстати, слабой, никто не надеялся что выживу. Оно и немудро. Мать подкосило горе. А выжить заставила я… У мамы появилось много болезней. А и я до четырех лет почти не выходила из больницы.
— Грустно все это, — посочувствовал парень.
— Короче, лишь к пятнадцати годам я выровнялась и зажила нормально. Мама тоже стала приходить в себя. Мы были очень дружны с нею, никогда не ссорились, помогали друг другу. Хотя жили очень скудно, умели радоваться. Даже елку ставили на Новый год. И всегда пекли пирог с яблочным повидлом. Ох и вкусным он мне казался! В магазине такой не купишь. И мы весь праздник пили чай с этим пирогом. А недавно мама умерла. Как вышла на пенсию, заскучала. Она работала рентгенологом. И главврач не оставил ее даже медсестрой. Сказал, что молодым нужно вовремя уступать дорогу. А она без работы впала в депрессию и стала таять с каждым днем. Это был уже необратимый процесс. Я пыталась отвлечь, купила дачу с крошечным участком, но маму не порадовала покупка. Ее тянуло к людям. А они все были заняты своими проблемами. Мать поняла, что стала лишней, а старость далеко не лучшая пора в жизни.
— Вам надо было родить ребенка. Дети лучше всего заставляют стариков встряхнуться. Это от своих друзей постоянно слышу! Уж они своих родителей засыпали детьми, тем о старости вспомнить некогда.
— А у самого дети есть?
— У меня даже жены нет, откуда детям взяться? Никто не берет, никому не нужен лежалый товар, — невесело шутил парень.
— А если всерьез, почему не женился?
Мишка рассказал о трагедии семьи:
— Понимаешь, я давно мог бы жениться. Но какая согласится взвалить на себя все и притом ухаживать за матерью. Она не просто больная, а калека, к какой очень жестоко отнеслись люди. И даже родня предала по-подлому. Я хоть мальчишкой был тогда, а помню все. Нас долго не признавали. Отворачивались, проходя мимо окон. А другие откровенно высмеивали, мол, мечтала баба орден получить, а ее нищенской сумой наградили. Обидно, но молчали. Вот и приведи жену. А она что скажет? Не могу рисковать мамкой. Одна она у меня на целом свете. Ее любое обидное слово убить может. А как один останусь без нее? Жен сколько хочешь менять можно, только мать одна. Ее никакая другая женщина не заменит.
— Это верно, Миша, — тихим эхом отозвалась Фатима. И поставив перед парнем чай, завела тихую музыку.
— Ну а ты почему одна? — спросил Мишка.
— Маму берегла. Знаешь, как в семьях случается, супруги ругаются, мирятся, а старики переживают и долго не живут. Честно говоря, и не стремилась к замужеству. Все некогда было. То учеба, потом работа, я никогда никуда не ходила. Уж не говорю в кино,
последних друзей растеряла. Они не пришли на похороны, и я им не простила. Одна осталась. Оно, может и лучше, чем таких друзей иметь, — отвернулась Фатима.
— Так никого не было у тебя?
— Нет, парней не имела. Не сумела или не успела полюбить. Как-то не задумывалась над этим. О любви думают, когда все остальное в порядке. А если вокруг одни неудачи, шальное в голову не лезет. Не до него, выбраться бы из прорухи.
— Так это смотря как глянуть на жизнь! Если через защитные очки, конечно, сплошной дождь увидишь. А ты снимай их с глаз почаще, глядишь, в судьбе рассвет появится, — улыбнулся Мишка и попросил:
— Заведи музыку погромче!
— Нельзя. Соседи уже спят. Не стоит их беспокоить. Не обижайся, у них маленький ребенок, беспокойный и болезненный, часто хнычет. Сейчас спит. Давай не будем мешать.
— Давай, — выключил Мишка яркий верхний свет, включил настольную лампу, хотел потанцевать с Фатимой, но та сказала, что не умеет. Михаилу стало нестерпимо скучно. Он уже стал искать предлог как поскорее уйти отсюда. Фатима это приметила. И сменила тему разговора:
— Знаешь, Миш, как я свою мамку из хандры вытаскивала? Мы с нею брали самые дешевые путевки и уезжали куда-нибудь отдыхать.
— Отсюда? Из Нальчика? Да тут столько туристов и отдыхающих приезжают, зачем же ехать куда- то?
— Именно подальше от дома, где мы никого и нас никто не знает! Так интереснее! Мы загорали на диких пляжах, жили в палатке, общались с разными людьми. Отдыхали, что называется от души. Мы не копили деньги, и пусть хоть один месяц в году, радовались! Моя мамка даже шорты носила на отдыхе, хотя была очень консервативной женщиной и к нынешней моде относилась скептически. А тут из старухи в озорную девчонку превращалась. Я тоже, даже хуже ее была, как сорви-голова, на ушах ходила!
— Что-то трудно верится. Слишком ты закомплексованная и серьезная. Живинки, огонька нет, не обижайся, но очень правильные люди всегда неприятны. Зачем без времени себя в старухи списывать, отказываться от любви и продолжать жить горестной памятью? Никто из нас не вечен. Главное, чтоб и на том свете было что вспомнить и, раздавив с чертом по пузырю, сходить с ним по бабам, чтоб кровь не прокисала! Иль гульнуть в кабаке, ведь имеются они там, иначе, отчего все черти веселые? Нет, хоть и тяжко нам с мамкой приходилось, от земных радостей не отказываемся и в монастырь уходить не хотим, — смеялся Мишка.
— Хорошая у тебя мать, — тихо вздохнула Фатима.
— Мы с нею не просто родные люди, мамка мой первый, самый лучший и надежный друг. Я не только люблю, не могу жить и дышать без нее.
— Вы никогда не ссорились?
— Бывало, спорили. Но никогда не ругались. Не было поводов к тому. Она всегда умела убедить без крика и давленья. С детства не унижала и не обзывала, не била. Как-то отец меня избил. А вечером, когда мы с Асланом легли спать, я слышал, как мать на кухне сказала отцу, что если он еще раз хоть пальцем тронет кого-то из нас, она от него уйдет навсегда. Он поверил, зная ее, и больше никогда не наказывал даже подзатыльником.
— Сильная женщина! — восторгалась Фатима.
— Конечно, я против квартиранток. Но… Они помогают нам выживать. Получается еще одна моя зарплата. Конечно, есть свои неудобства, но коль хочешь жить, умей смириться. Нужда прошлая научила терпению и меня, и мать…
— А почему у тебя своей семьи нет? — спросила Фатима.
— Я не хочу рушить наш уклад жизни. Чужой человек в семье — это всегда непонимание, раздор, ссоры и споры. Такое выбивает из привычного русла. А я дорожу каждым прожитым днем, не хочу чтоб его омрачали.
— Может, ты и прав. Но и твоя мать не вечная. Когда-то уйдет, и ты останешься один. Жизнь покажется невыносимой.
— Но ведь ты живешь совсем одна. И ничего!
— Я женщина! Мы покрепче мужчин в плане одиночества. Тяжело его переносим, но не впадаем в крайности. Вон у соседа умерла жена, он через год совсем спился. А ведь и специалист, и человек
