получаем, — усмехнулся Медуза и свернул вслед на дорогу, ведущую в село. И вдруг опешил, не поверил глазам.
По обе стороны дороги, на длинных, похожих на базарные прилавки столах, стояли: сметана в банках, молоко, творог; яйца и даже куры лежали, уже готовые, сваренные.
Прикрытые чистой марлей они дразнили, звали к себе.
— Если это базар, то где же продавцы? — удивился поселенец.
— Не базар это! Коряков к этим продуктам приучают, — буркнул сопровождающий.
— И что? Бесплатно?
— Да!
— А мне пожрать можно? Все равно же пропадет добро.
— Ешь, — остановился сопровождающий и, присев на скамейку, закурил.
Медуза запивал курятину сметаной, старался оторвать куски мяса побольше. От удивления, или от жадности — онемел. Он хватал банки со сметаной, выпивал их одну за другой, давился яйцами. Ему гак хотелось забрать это все, рассовать по карманам, за пазуху и есть, есть без остановки. Пока челюсти не устанут, и не заноют от боли. Он не мог оторваться от вида этакой груды продуктов, каких не видел много лет. Тряслись руки, губы, тряслась душа.
Смотри, поосторожней. А то беды не оберешься потом, — предупредил сопровождающий.
Ничего! Я железный, — еле открыл набитый до отказа рот Медуза, не боясь, что
Но набитый живот не смог больше воспринять ни глотка еды. И хотя глаза все еще были голодны, пришлось отступить от стола.
— Во горе-то! Неделю животом маяться будешь, — покачал головой сопровождающий и пошел, замедлив шаги. Медуза еле успевал за ним. Шел, икая, покряхтывая.
— Им что? Каждый день этот стол накрывают?
— Во лафа! Это ж можно жить припеваючи. О харчах никакой заботы.
— С тебя высчитывать будут. Ты не национальное меньшинство. К этим продуктам приучению не подлежишь.
— Ишь ты! — разочарованно развел руками поселенец и улыбка исчезла с его лица.
— Константин Чумаев, — трудно прочел коряк-председатель сельсовета. И, глянув на Медузу, спросил:
— Есть хочешь?
Сопровождающий задавил в кулаке смех.
— Нет. Не хочу! — оглянулся на него Медуза,
— Жить будешь сам. В доме. Постель дадим.
— Это хорошо, — улыбнулся поселенец.
— Рыбку ловил? — глянул на него председатель.
— Ловил! А то как же! За нее и сел! — рассмеялся приезжий.
— Вот и у нас будешь ловить. Однако, много у нас рыбы. Горбуша, кета, чавыча — все есть. Работы — много. Сети — тяжелые. Будешь на прибрежном лове. В бригаде Отке.
— Я согласен, — усмехнулся Медуза.
— Тогда иди со мной. Отдохни. А завтра на работу. С утра. Бригадир за тобою придет.
Медуза встал, придерживая руками расходившийся живот, вышел за председателем.
Они шли по избитой выбоинами сельской улице.
— Вот это наша столовая. Тут кушать будешь.
— Денег у меня нет, — буркнул поселенец.
— Тогда пошли, — он направился к столовой. И, войдя, сказал что-то пожилой корячке. Та посмотрела на новичка, приветливо головой закивала.
— Кормить тебя будут без денег. Потом с зарплаты вычтем.
Медуза тем временем изучал меню.
— Ого! Язык олений! И так дешево! Кетовая икра! Балык! Сметана! И все это копейки стоит.
— Нравится? — спросил председатель.
— Еще бы!
— Вечером кушать приходи! — пригласила старая корячка, улыбнувшись тепло, по-доброму.
— Приду! — пообещал ей новичок. И направился вслед за председателем.
— Вот этот дом твой будет. Учительница тут жила. Уехала. Совсем. Теперь ты здесь будешь жить, — указал председатель на дом — вполне приличный, под железной крышей.
В доме было чисто. В углу стояла железная кровать. Без постели. Аккуратная белая тумбочка, стол, две табуретки и шкаф для посуды.
— Дрова тебе привезут. Топи сколько хочешь.
— А как зовут вас, гражданин начальник?
— Ильтын. Но я не гражданин начальник. Зови просто Ильтын, как все меня зовут. А тебя как звать так, чтоб легче было запомнить.
— Да как хочешь. Звали Костя, а еще Чума. Из-за фамилии.
— Ну ладно. Буду и я тебя звать Костя.
Получив постель, спецовку. Медуза совсем ожил. О харчах ему не надо было беспокоиться. И натопив в доме так, что от жары волосы стали потрескивать — лег спать. Благославляя свой первый день жизни на поселении. И желая одного, чтоб другие дни не были хуже этого.
Утром он проснулся оттого, что кто-то дергал его за руку. Поселенец открыл глаза, не совсем вспомнив, где он.
— Пошли на работу! — говорил старый коряк и хмуро поглядывал на часы. Стояло раннее пасмурное утро.
Медуза по лагерной привычке быстро встал. Оделся. И плеснув в лицо пригоршню холодной воды, пошел вслед за коряком.
В бригаде прибрежного лова Отке новичок оказался тринадцатым. Единственный русский, единственный зэк, единственный холостяк. К тому же самый сильный и выносливый мужик.
В первый день работы поселенец частенько терялся. Не знал, что нужно делать, где помочь. Но завидев первый улов, обрадовался как ребенок. Кинулся к неводу. Ухватил его по-медвежьи. Жадно. Потянул на берег, обалдел от радости.
— И-и! Костя! Что делаешь? Стой! — закричали рыбаки.
Но поселенец, не слыша, пер невод напролом к берегу. Рыбаки, схватив каждый свой участок невода, вынуждены были броситься бегом вслед за ним, чтобы не упустить рыбу обратно в море.
— Куда так торопился?
— Невод выбирать вместе надо! — упрекали рыбаки Медузу.
— Тянуть всем. Разом. Зачем сам схватил? Всю рыбу потерять могли, — вставил старик Отке, досадливо качая головой.
Раскрасневшийся поселенец, разглядывал пойманную кету. Большие рыбины хлестали хвостами по песку. Подпрыгивали, выскальзывали из рук. Сверкающие бока рыбин вспыхивали серебром.
— Красота какая! В жизни такого не видал!
А вот другая. Бока и зеленых поперечных полосах.
Рыбий «бугор» — выхватил ее Медуза. Кетина крутнула хвостом. Из брюха икра красными бусинами брызнула.
Ишь ты! Какова! А ведь ты и впрямь глупая! Ну разве стоит ей быстро сдыхать? — положил ее на
Костя! Помогай! — донеслось с берега. Рыбаки тащили второй
улов.
К вечеру уставший до изнеможения, весь в рыбьей слизи, в чешуе, пропахший морем, Медуза возвращался в село, не видя перед
