— А на что я жить буду?
— Летом, когда работал, хорошо получал?
— Хорошо.
— Откладывать нужно было. Не кричал бы теперь. А то чем помогу? К женщинам пошлю мех выделывать? Так они не доверят! Ты ж его в руках не держал. Испортишь. Меховую одежду шить? Тоже не сможешь! Вкус иметь надо. Этому у нас с детства учат.
— Черт возьми! Не сдыхать же мне с голода! — орал поселенец, теряя терпение.
— Ладно, иди домой. Я в район позвоню. Может, что подскажут или в другое место переведут, — сказал председатель.
— В другое место! — подскочил Медуза. И, побелев, спросил:
— Это куда же?
— Где работа будет всегда. У нас — сам видишь.
— Никуда я отсюда не поеду! Понял?
— А кто гонит тебя! Живи! Но зачем кричишь?
— Работу мне найди! Хоть какую-нибудь! Придумай!
— Хорошо.
Через три дня Ильтын пришел к Медузе домой. Улыбался всем лицом.
— Нашел я для тебя работу.
— Какую?
— Снасти будешь чинить со стариком Акловым. Неводы, мордухи, сети.
— Я же не умею! — возмутился Костя.
— Научит. Рыбу умеешь теперь ловить! И это сможешь.
— Так что ж мы — один невод всю зиму чинить будем? А что заработаем?
— Один чинить. И пять новых сделаете. Восемь мордух нам нужны. А в феврале навагу ловить станешь с Акловым. Все время — работа будет. И заработок. Неплохой, однако.
Костя приумолк. Подумал. И улыбнулся довольно:
— Ну, спасибо тебе.
— Мне из района так посоветовали. Вчера звонил. Умные там люди. Сам я не додумался, — сознался Ильтын.
А вскоре поселенец утеплил большое помещение склада, и вместе со стариком принялся за новое дело. Сети были старые, в больших дырах, старик ловко штопал их, продевая в ячейки деревянный, маленький челнок.
— Учись, паря; этого, кроме меня, никто в селе не умеет делать. Умру — ты кого-то учить станешь. Нельзя, чтобы это умирало со мной. Меня в свое время отец учил, его — дед. Родовое это — наше ремесло. И род наш — рыбоеды. Все до единого. Нас море кормило. И без рыбы никто не может. Собачка и та юколу любит. Нерпа, песец — тоже рыбу едят. И человек. Тоже не сможет без рыбы. Всегда я ее ловил. И всех мужчин села обучил делу. Теперь они все умеют. А нот снасти чинить некому. А худые снасти, как слабые руки —
Бабье это занятие, Аклов. Они сноровистее нас в таком деле, с нитками им куда как проще…
Не скажи. Наши женщины этому не обучены. Одно дело одежду шить. Другое — сети. Это не швы прошивать. Тут знания нужны. А их на берегу сидя, где возьмешь? Надо рыбку половить, — орудовал Аклов челноком так, что Костя едва успевал следить за его руками
А уж через пару дней и сам взялся за починку. Челнок медленно поворачивался в его руках, словно не хотел признавать нового хозяина Он падал из рук, колол их острыми рожками, падали нитки. Дыра в сети никак не сужалась.
Старик выжидательно наблюдал. Но не спешил на помощь. А у Кости уже ломило пальцы от усталости. С виду работа совсем легкая. А возьмешься — и падает все из рук. Не получается. Вместо ровных ячеек углы какие-то. В них кентов бы перевстречать, а не рюмку попить. Вон у старика как здорово получается. Залюбуешься. Точно нарисованные. А у него? Медуза вздыхает.
— Что, Костя? — смеется Аклов.
— Напутал я здесь.
— Не получается?
— Нет.
— Иди сюда, — позвал старик. И, глянув на поселенца строго, сказал:
— Смотри внимательно. Как если бы не на рыбу, — на волка, на худого человека эту сеть готовил. Она крепкой должна быть. Чтоб не сумел сбежать.
«Уж на Скальпа я из чугунных прутьев сеть бы сплел. Своими руками. Не вырвался бы гад ползучий. На ноже я поклялся и все-равно убью его. Поймаю — и «крышка», — думал Костя внимательно следя за руками старика.
Потом взялся сам. Медленно, но точно копируя каждое движение рук коряка. И челнок вначале неохотно, а потом все быстрее завертелся в его руках. Засновал.
«Для тебя, акула проклятая, плету. Все-равно не минуешь
— Молодец! Хорошо получается. Быстро понял. Не коряк, а голова крепкая, — похвалил Аклов работу Кости.
Чумаев ничего не ответил.
Тихо опустилась на село зима. В одну ночь выбелила Анапку пушистым снегом, заглянула в каждую щель. Порадовала всех величавой красою своей. А через неделю пургой разразилась. Грозною, черной. Загуляла по Анапке злою Нинвит[20].
Костя, выглянувший в окно, глазам не поверил. Ветер со свистом врывался в щели, гудел в трубе злым шаманом. Тащил по улице чье-то белье. Срывал трубы. Бил в стекла десятками вихрей.
Решил он попробовать выйти из дома. Но куда там! Лицо враз снегом залепило. Повернулся и— бегом назад. В дом — снежным комом ввалился. С час дыхание переводил. Какая работа? Перед окнами такие сугробы намело — целый день снег придется откидывать. «Занесет, как медведя в берлоге, — подумал поселенец. — И откопать некому будет. А впрочем, на кого сетуешь, кто хоть когда-нибудь помогал тебе? Кенты? Они помогли тебе попасть сюда. С ними свяжись! Еще и не в такую беду попадешь.
Стук в дверь удивил. Медуза заторопился открыть. «Наверное Аклов заждался. Решил сам за ним прийти. Неловко. Старик, а сильнее меня», — снимая крючок думал он, и, открыв дверь, ахнул от удивления. Это была Уткэт.
— Сумасшедшая! — схватил он ее в охапку. Втащил в коридор. И, закрыв дверь, провел девушку в дом.
— Как ты дошла?
— Как видишь, — смеялась она.
— Зачем так рисковала?
— Что ты? Мы привычные! Пурга для нас, как для тебя — теплое море. Нас она не обижает.
— Слушай, но ты хоть меня не пугай.
— А чего боишься?
— За тебя. Ведь замерзнуть могла.
— И ты бы этого не пережил! — хохотала Уткэт.
— Во всяком случае приятного было бы мало, — сгладил он.
— Не объясняйся, — закрыла она ему рот рукой.
Он глупо улыбался, глядя на нее. Ведь вот ни одна не решилась бы на такое. А ей он позволяет делать и говорить все, что взбредет и голову. Он привязался к ней, привык и, не увидев ее хотя бы полдня, ходил как потерянный. Словно что-то не сделал, чего-то не хватало ему.
