Передумав все варианты, он досадливо поморщился. И решив, что время у него есть, оно подскажет, немного успокоился.
Сегодня Чумаев пришел получать первую зарплату. Он так торопился, что завидев очередь, стал нервничать. А когда подошел его черед, весь красный, потный, склонился над ведомостью.
Он не ожидал получить такую круглую сумму. И шел, растерявшийся. В лагере за такие деньги он не меньше года вкалывал. А тут — за месяц работы! Даже не верилось. Он зашел в магазин. Лихорадочно обшаривал глазами прилавки, витрину. Накупил маек, носков, рубашек. Даже свитер с заграничной этикеткой. И галстук, как у председателя сельсовета. Красный, кожаный, ему сносу не будет. Потом шляпу приглядел, зеленую. Цвета бессмертия. Сапоги резиновые с ушами, как у слона. Теперь в море почти по задницу залезать можно. Ноги не промокнут. Не то, что в ботинках. Приглядел себе и туфли с острыми носами. В них нигде не стыдно появиться. И, завернув все это в один громадный сверток, важно вышагивая по улице, домой направился. Мол, смотрите, не босяк какой — мужик хоть куда! Уж если в магазин пошел, то товару целый мешок набрал. Умею жить. И заработать, и потратить разума хватает.
Для фасона бутылку коньяка лишь наполовину в карман сунул. Чтоб все видели, что он пить будет. Не вино, не водку — благородный коньяк. Такое только истинные интеллигенты понимают. — Воспитанные люди! Ни чета вам — бросал он своим видом вызов селу.
И ввалившись в дом, едва переведя дух, стал обновы примерять. Все по порядку. Рассматривал себя в зеркало в новых майках, рубашках. Не забывал и о галстуке, шляпе, которые решил назавтра на работу надеть. Пусть знают туземцы, с кем им выпала честь работать!
На следующий день он встал пораньше, приоделся и направился па работу не торопясь. Чтобы все могли на него посмотреть. Неважно, что не молод. Если пенек прибарахлить, и тот за молодца сойдет. Оно и выбор в селе невелик. Не за жениха, так за любовника вполне сойти может.
От радости за самого себя даже дух захватывало. И, расправив плечи, он, молодцевато топая, вошел в столовую.
Увидев его, чикока— повариха глаза округлила. Не протянула для приветствия сухонькую ладошку первой, а за перегородку побежала.
Ого-го! Сдурела враз! Думала, что я всегда замухрышкой хожу. А увидела меня человеком и обалдела! Разве что, мне нынче надо жить? Среди вас? На черноморский пляж бы! Все бабы там мне на шею бы кидались. Они — не вам чета!
Костя! Что это с тобой? — услышал он удивленное.
Молодая повариха разглядывала его.
Как что? — поперхнулся он.
— Зачем, как олень на праздник нарядился?
— Чего?!
— Так кто ж на рыбу галстук надевает? Ты же работать будешь. Шея станет болеть к вечеру! И рубашку эту не стоило. И сапоги эти тяжелые. Полегче надо было. Без отворотов. Ими все ноги натрешь к обеду. Зачем так оделся? Вечером совсем больной будешь. Шляпа от ветра не спасет. Голову продует в ней. Зачем шапку не надел? У нас шляпы никто не носит. Климат не тот. И свитер зря надел. Телогрейка нужна. Свитер холод пропускать станет. Да и испортишь ты его за один день. А он ведь дорогой. Тебе его трудно зарабатывать. Руки свои пожалей. Сходи, переоденься.
— А для чего живу? От себя беречь стану.
— Как хочешь, Костя! Только жаль тебя вечером будет — сказала
она.
— Жаль? Вот это да! — неподдельно удивился Медуза. И задумался.
Что бы значили ее слова? Может намекает на что? А она — ничего из себя. Дай-ка я попробую уступить ей. А вечером узнаю, что ей во мне жаль? — решил для себя Костя, а вскоре, переодетый в обычную свою спецовку, прошел на работу мимо столовой.
Вечером на ужин зашел. Внимательно заглянул в глаза молодой поварихе. Та, ничего не подозревая, улыбнулась как всегда.
— Вечером сегодня что делаешь? — спросил он ее.
— Работаю, — удивленно глянула она на
— А может ко мне зайдешь?
— Зачем? — вспыхнула она.
— Посидим, поговорим, — огладил глазами ее
— Некогда мне.
— А ты выкрой часок.
— Посмотрю, — спрятала она смущение.
Вечером пришла. Костя усадил ее. И сам сел напротив. С чего начать? Поговорить бы, для начала. Но не знал о чем. А она еще надела этот облегающий свитер. Из-под него все так соблазнительно на Костю смотрит. Юбчонка выше колен. Эх, была не была! Глазам жарко стало. Схватил он ее на руки, на койку понес. Целовал, не давая опомниться. Знал по прежнему опыту — с бабой медлить нельзя. Лучшее средство — внезапность.
Девчонка вдруг напряглась, оттолкнула его сильно. И, вскочив с койки, одеваться стала.
— Нахал! Зверь! — кричала она, надевая
— Уйди! Пусти меня! — отталкивала она его от двери. Пытаясь уйти как можно скорее.
— Прости. Но такую растрепанную, злую, я тебя не выпущу. Приведи себя в порядок. Поговорим. И пойдешь. Я обещаю, что не притронусь к тебе.
Девчонка подошла к зеркалу.
Пальто сними, так удобнее будет, — отошел он от двери. Она послушалась.
Костя достал из-под стола бутылку коньяка. Нарезал хлеб, селедку.
— Ты одна здесь живешь? — спросил он повариху.
— С матерью и братом.
— Все время в Анапке?
— Да. Я здесь и родилась, — успокоилась девушка.
— Никуда не выезжала?
— Ездила поступать. В институт. Но провалилась.
— Парень у тебя есть?
Повариха покраснела. Подумала:
— Есть. Охотник он.
— Из ваших?
— Конечно. Коряк.
— Скоро замуж выйдешь?
— Не знаю, — вздохнула она.
— Садись к столу, — пригласил Костя.
— Не хочу.
— Ну хоть чаю давай попьем.
— Давай, — согласилась она.
Когда за окном стало совсем темно. Костя посадил девушку у открытой дверцы печурки. В ней ярким пламенем горели дрова. Тепло хлынуло в комнату волнами.
— Ты любишь море? — спросила она Костю.
— Люблю. Но не
— Неинтересно около того моря жить.
— Почему? — удивился Медуза.
— Оно за деньги людям характер продало. Раз оно теплое, ласковое, то это уже не море, а лужа. Море своим лицом не должно поступаться. На юге оно или на севере— не должно жить без шторма. Как наше.
