— Да не ее. Во сне это я! — вырвалось у Егора. Но, спохватившись вдруг, весь покраснел:
— А чего это меня из-за бабы отчитывать взялся? Коль она не такая — обижаться не на что. И сам мог прийти. Нечего ко мне баб подсылать!
— Не серчай, Егор.
— Невелик бугор[7], чтоб шестерок[8] иметь. И самому прийти можно. Подумаешь, назвали ее! — кричал Дракон.
— Не с тем я к тебе пришел. Наташка хорошая, однако. Ее мы все любим. Умная она. Все знает. Но одна живет. Думаю, что этой весной выйдет за нашего охотника. Пора ей детей иметь. Как всем бабам.
— А я тут при чем?
— Дом Наташки ремонтировать надо.
— Этим ты меня порадовать хотел? — вскипел Дракон.
— Нет. Не этим. Это просьба. А радость для тебя другая есть, — медлил Кавав.
— Какая?
— Ты знаешь Лешку Соколова? — спросил председатель.
— Какого еще Лешку?
— Соколова! Тоже на поселение хотят к нам прислать. Он там, где и ты отбывал. Теперь запросили мое согласие. Вот я пришел к тебе. Если это твой тума[9] — дам согласие. Разве не радость? Если нет — не дам. Тебе тоже радость. Не будет врага в селе.
Лешка Соколов. Кто он? Всех зэков Егор хорошо помнил, но больше по кличкам. А вот этот? Но в документах клички нет. Да и не скажут ее председателю. Зачем она ему? Дай Бог имя ему упомнить. Лешка. Лешка Соколов. Вор? А может нет? Кто он? За что сидел?
— А по какой статье сидел, не сказали? — спросил он.
— Статью не запомнил. Сказали — какой-то кобель бабу зарезал. И Соколов в эту историю попал.
Егор рассмеялся. Значит, насильник. Ну этих-то он знал всех хорошо. Но кто из них? Кто? Мысль одна другую сбивала.
Конечно, хорошо бы тут вдвоем жить. Все было бы с кем словом перекинуться живым. И выпить. Вместе. По-мужичьи. За прошлое. И за будущее. Глядишь и в работе подспорье. Помощник будет. Все легче вдвоем. Зимою одному здесь совсем туго. Захвораешь — будет кому хоть печку истопить, воды подать. Да и пожрать приготовить, когда станет невмоготу. И в тундру за дровами вместе съездить — одно удовольствие. За лето их вон сколько можно наготовить. Не на одну, на несколько зим. И все без натуги, надрыва. Но с другой стороны если глянуть? Чуть только натворит что-либо этот Соколов — отвечать вдвоем придется. Сорвется на коряков — ненависть села обернется на двоих. К тому же насильники — не воры. Но в лагерях все они научились подличать и воровать. Крали все, что можно было и нельзя. Ну, а этот исключением не мог стать. Значит, тоже не чист на руку. А у коряков воровство считается грехом. Поймают— опять обоим не миновать беды. Тут за себя не всегда поручишься, а за другого и тем более. Пять лет — вечность. Их здесь можно отбыть и самому. Туговато. Зато надежно. Если где провинился, так сам. Никто не помог. А то с этими Кентами только срок увеличить можно. Радости от такого друга на мизинец, а горя — аршин. Не будешь знать — откуда его ждать. Уж лучше одному отмучиться. Как-нибудь. А там — свобода! Езжай куда хочешь. На все четыре стороны. Там ты сам себе и друг, и ответчик. И кентов можно найти достойных, равных себе…
— Ну что? Будем вызывать? — перебил мысль Кавав.
— Не знаю, — опустил голову Егор.
— А кто знать должен? Мне строители шибко надо. Дома надо. Вон дети каждый год родятся. Им нельзя в чуме жить! Болеть нельзя. Жить надо. Хорошо. Лучше, чем мы! Если он строитель — зачем долго думаешь? — пожимал плечами председатель.
— Погоди, Кавав. Погоди, не торопи меня. Подумать никогда не мешает. Сам говорил — плохой олень весь табун портит, плохая собака всю упряжку губит. Но оленя зарезать можно. Плохую собаку — пристрелить. А с плохим человеком как будешь?
— Назад отправим.
— Ну, а если горе он селу причинит? Какое ничем не исправишь. Всякие там были, Кавав. Ничего предвидеть нельзя. Там он строил. Потому, что заставляли. Что здесь станет делать — никто не знает. А беду может утворить. Большую. Нельзя торопиться, Кавав. Нельзя.
— Тогда не надо вызывать. Жили без него. Обходились. И не помрем, однако. Строй ты. Сам. Тебе хотел лучше сделать.
— Не могу я его припомнить, Кавав. Что это за Лешка Соколов? Хоть бы кличку его знать. Тогда бы и правильно решить можно. А так вот за глаза — трудно сказать, что вернее.
— Ну ты еще подумай. Время есть. Все равно его без моего согласия не пришлют. А мне пока без Лешки забот много. Через три дня охотники приезжают. Надо пушнину принять. Потом Хололо отметить — праздник оленеводов. Это не меньше двух недель. Тебе хватит времени. Я хочу чтоб второй поселенец не только тебе, а и всему селу другом был. Чтоб работал, как ты. Если хороший человек — плохо ему у нас не будет. Не обидим.
— Нашего брата не так просто обидеть. Все за себя постоять умеют. Тут не о нем речь. Я ведь тоже — отбуду тут свое и уеду. Но хочу чисто отсюда выйти. Понимаешь, Кавав.
— Понимаю. Как же. Но нам строить надо. Думай, Егор. Думай. Охотники приедут, а на будущий год— тридцать ребятишек прибавится. Где им жить, Егор? Они не захотят в чуме расти. Умными родятся.
— Я подумаю, Кавав, — пообещал Дракон…
К утру голова разболелась от всяких мыслей. «А ведь и прав председатель — дети растут. Вон их сколько около меня каждый день крутятся. Половина в чумах живут. Какое им дело до опасений Егора? Им дома нужны. Они ждут их. А он боится какого-то там насильника». Ругнув себя солоно, оглянулся на дверь — не стоит ли там кто-либо. И сказал зло:
— Да хрен с ним! Пусть едет!
А через месяц Лешка Соколов приехал в Воямполку.
Дракон не выказал ни радости, ни огорчения по поводу его приезда. Окинув взглядом наскоро, понял, что нигде с ним не встречался. Да
— Что умеешь? — спросил его Егор.
Лешка немного опешил. Других вопросов ожидал. Знакомых, Лагерных. А тут…
— Все умею, — ответил в тон.
— Дома ремонтировать сможешь?
— Попытаюсь.
— Давай собирайся. Отдыхать на свободе будем. А то я один измотался тут.
Наскоро поев, Соколов закинул на плечо топор, пошел вслед за Егором, озираясь по сторонам. Он впервые видел оленей, чумы, хотелось спросить о них подробнее у Егора, но не хотел опережать события. Шел молча.
Прошла неделя, другая. К новому поселенцу никто не проявил интерес. Ни коряки, ни Егор. Чуть только Соколов начнет приставать с вопросами. Дракон обрывал зло. О себе начнет рассказывать, по горло работой загрузит. Лешка начал привыкать к молчанию. Так шли дни. Недели. Месяцы.
По молчаливому согласию распределили все заботы по дому. Лешка носил воду, колол дрова, убирал снег около избы. Егор делал все остальное по дому.
Две койки, разделенные этажеркой. Две табуретки у стола.
От скуки ли, иль от радости, что пользуется относительной свободой, зачастил Лешка в клуб. Возвращался поздно. Раздевался в темноте. Потом подолгу ворочался на койке. Вздыхал. Засыпал под утро, когда Егор уже просыпался.
И хотя хождения Лешки в клуб были не по душе Егору, время — сделало свое. Стал он привыкать понемногу к новичку. Отмечал в нем то, чего раньше не замечал.
Ведь вот по выходным, покуда он работал, Лешка дров наготовил. На три зимы хватит. Рыбы насолил. Договорился с учительницей из сельсовета и та варенья наварила. Домашнего. Теперь чай как люди пили. Да и в избе кое-что изменилось. Покрывала на обоих койках появились. Тюлевая занавеска на окне. Да и
