— Рыба — не человек, — возразил Аркадий.
— От одного до другого один шаг.
— Возможно, вы и правы. Но мне хотелось бы посмотреть дом, где он жил. Он теперь занят?
— Нет.
— До Ягодного добраться как можно?
— Вообще-то мы можем помочь. Выделить катер. Свой. Вам он надолго нужен?
— Отвезти. А на следующий день приехать за мной, — сказал Яровой.
— Так долго! — изумился начальник милиции.
— Так нужно, — поправил его следователь.
— Хорошо. До отбытия катера у вас еще есть свободное время. Четыре часа. Катер будет ждать вас на берегу.
— Как я его узнаю?
— Просто. У него на борту написано большими буквами — «Милиция».
— Хорошо. Тогда я успею еще встретиться с кассиром, о котором вы говорили. Может, он и добавит кое-что к вашему рассказу.
— Этот добавит! Как же!
— А что?
— Сенька ваш его врагом был.
— В любой информации мы ловим крупицы истины.
— Верно. Удачи тебе, — сказал начальник милиции, прощаясь. Кассир приподнял от стола плешивую макушку. Повернул голову — мячик на веревочной, морщинистой шейке. Мышиными глазками уставился.
— Вам кого? — надтреснуто спросил он.
— Вас! Вы кассир?
— Да, — оторвался тот от бумаг.
Яровой представился. Кассир заерзал на стуле. Словно чья-то озорная рука подсунула ему горящий окурок.
— Что вас привело к нам?
— Работа, — коротко ответил следователь.
— Рад служить, — визгнул стулом кассир.
— На острове Карагинский в Ягодном жил поселенец. Несколько лет назад.
— Сенька, что ли? — перебил кассир.
— Он самый.
— Помню, помню.
— Как часто вы с ним виделись?
— Зарплату я ему отвозил, — вильнул глазами кассир.
— Какие взаимоотношения у вас сложились?
— А какие? Я ездил по долгу службы и все.
— Какое впечатление он на вас произвел?
— А-а! Так он судимый. Человек из преступного, не нашего мира. Ну и поведение его было соответствующим. Человек он был сам — громадный. Руки — железные. Не любил он тех, кто слабее. Унижал, оскорблял, насмехался как мог, грозил.
— И вам тоже?
— К сожалению.
— А за что? — интересовался следователь.
— Он требовал, чтобы я ему водку привозил. Ну, а я не соглашался. Это же противозаконно. Я на рабочем месте, при служебных обязанностях, и вдруг буду снабжать водкой преступника! Ну и ответил категорически — нет! А разве я неправ!? Его же на исправление к нам прислали. Он же, видите, чего захотел! Водки! Я сказал — ни за что! Ведь и вы бы на моем месте так же поступили бы? — уставился на Ярового кассир.
— Каждый пусть останется на своем месте. Ну да ладно, не будем отвлекаться. Продолжайте.
— Целый год я ему отказывал. И этот негодяй возненавидел меня.
— В чем это выражалось?
— В оскорблениях.
— Я спрашиваю о действиях.
— А это разве не доказательство? На весь остров меня плешивым ослом назвал. И хуже…
— Я спрашиваю о физической…
— Еще чего не хватало! Я бы его сразу упек куда нужно! — перебил кассир.
— Ну, а ослом за что он вас назвал?
— Плешатым ослом, — уточнил кассир.
— Так за что? — поморщился Яровой от такой точности.
— Выписал я для себя балыков. У нас же в госпромхозе. Уплатил деньги. Взял квитанцию. И поехал на остров, чтобы получить балык. Его Сенька коптил. Подаю я ему квитанцию и прошу, как человек человека, отпустить балык посвежее. Из последней партии копчения. Не лежалый, без душка чтоб… Сами понимаете, дома жена, дети.
— И что дальше, — не давал отвлечься кассиру от темы следователь.
— А что? Он взял квитанцию, плюнул на нее и приклеил мне на голову. Сказал мне, что сам я тухлый. И послал меня.
— Куда?
— Сказать неудобно.
— Продолжайте.
— Так вот, когда я сказал, что буду жаловаться, он заорал, мол, плешатые ишаки только в госпромхозе водятся. Жаль, что их никто не покупает.
— Так он и не отпустил вам балык? — спросил Яровой.
— Нет. Я в госпромхозе взял. На складе получил. По квитанции, как положено.
— Говорил ли вам об Арсении Николай?
— Нет.
— Абсолютно. Но я видел у Николая несколько раз синяки на лице. А кто их мог сделать? Ведь они на острове вдвоем жили. Больше никого! Кто же, кроме Сеньки, мог отделать старшину? Только этот! Он!
— А Николай говорил о синяках? Как он объяснял их происхождение?
— Мне ничего не говорил. Может, начальник госпромхоза знает? Но я уверен, что это Сенькина работа…
Начальник госпромхоза оторвался от дел. Сел напротив.
— Сеня? Был такой. Работал у нас. И неплохо, — начальник замолчал, припоминая что-то.
— Ваше мнение о нем? — спросил следователь.
— Он особый человек. Не стандартный. В нем уживались вместе буря и солнце, гнев и радость. Смелость и страх. Лагерь его надломил. Трудный он был. Как дитя — переросток. Весь в становлении. От него ничего определенного нельзя было ожидать. Он — шторм и штиль. Он — горе и смех. Он мог изничтожить человека, оскорбить его последними словами и тут же из-за него своею головой рисковать. Такое было. Он, как ребенок, любил играть с огнем. И как ребенок умел быть добрым и послушным. Но к нему нужны были ключи, к его душе. Вот их-то никто из нас и не нашел. Почти удалось это Николаю. Но не повезло. Погиб.
— А почему его не оставили в Ягодном?
— В том нет ни нашей, ни его вины. У него была язва желудка. Удалили. Три четверти. Сами понимаете, понадобилась диета, регулярное питание. А где это возьмется на Карагинском. Там одни консервы. Значит, загубили бы мы человека. Своими руками. К тому же после операции ему продолжительное время нельзя было работать физически. А быть коптильщиком очень тяжело. Не все здоровяки выдерживали. Ну и еще. А это, как я считаю, немаловажное. Нельзя ему было оставаться на
