Утро без рассвета. Колыма

— Всюду были.

— Ну, если в Ереване были, то ты, наверное, помнишь, там как выходишь с вокзала— большой памятник стоит— всадник на коне! — решил проверить следователь.

— Нет. Всадника не было. И коня.

— А на озере Севан были?

— Нет. Я же сказал, на море были. Я там даже папку обидел. Из-за одного…

Яровой приуныл. И не обратил внимания на эти слова мальчишки. Значит, в Армении они не были, ни с кем Медуза не встречался. Никто к Косте не приходил. Значит Скальпа он не видел.

— Я даже убежал от него.

— От кого? — не понял Аркадий.

— От папки.

— Зачем?

— Так я же говорил, из-за одного…

— А кто он?

— Не знаю. Подошел он, и обозвал папку. По-всякому. А мы его, даже не знали. Спутал он нас.

— Спутал, говоришь?

— Ну да. Конечно.

— А что он сказал?

— Спросил— мой ли отец? Я сказал— да! А он и говорит — вор, мол, бандит! Я и поверил. Убежал. А папке милиция помогла меня найти. А ворам милиция не помогает. Это мне сами милиционеры сказали. И папка.

— Ты того дядьку помнишь?

— Конечно! У него на пальце был перстень с красным камушком.

Яровой заулыбался.

— Отец тебе о нем рассказывал что-нибудь?

— Нет. Только спросил, как он выглядит. Я сказал как и тебе.

— Папка его искал?

— Нет.

— Так и не наказал его?

— Нет.

— И не уходил никуда?

— Нет. Его наверное милиция нашла, как и меня. И наказала. За брехню на отца.

— Вы после этого долго еще там были? На море?

— Нет. Недолго. Уехали. Домой. Скоро снова поедем, ну ладно, давай танк. Уже починил, — потянулся мальчишка к игрушке и забыл о госте.

На следующий день Яровой заспешил к участку, где рыбаки ловили корюшку. Подождал, пока закончится рабочий день. И лишь поздним вечером, когда усталые мужчины, поужинав, пошли отдыхать. Яровой отозвал в сторонку бригадира.

— Здравствуй, Костя! — поздоровался и представился следователь. И заметил, что Медуза насторожился. Оба присели к столу. Начался допрос.

Но нет, не так-то прост оказался Чумаев. Он умел лавировать. Скальпа? — Конечно, помнит. Но после лагеря с ним нигде не виделся.

— И не искал с ним встречи? — спросил Яровой.

— Нет. У меня без него забот хватает. Теперь есть для чего жить. Митянька. А Скальп в прошлом. Возможно, если б не было сына, и угрохал бы его где-нибудь. За старые грехи. И хотел это сделать. Что скрывать! Но сын появился. Не стал искать Скальпа, — отвечал Медуза.

— Почему вы поехали именно в то время, когда Скальп вышел из заключения? Ведь и пора неудобная. Лето не наступило. Тепла не было. Хорошего. Сына от занятий в школе оторвал. Что за спешка? Чем она была вызвана?

— Квартиру надо было бронировать. Боялся я, что потеряем, если промедлим. А ведь она Митянькина.

— А на море как попали? Зачем? Если по делам приехал.

— Сын болел частенько. Горло слабое. Решил прогреть его и

развлечь. У мальчишки мать утонула. В селе ее могила.

—

Так. Значит подлечить

решил?

—

Да.

— Тогда почему же ты там всего неделю пробыл. И уехал.

— Мальчишке там скучно стало.

— Послушай, Костя! Скальп убит в то время, когда ты находился в отпуске.

— Ну и что? Я его не видел. И не

убивал.

— И все-таки ты встречался со Скальпом.

— Где?

— Когда отдыхал на

море!

— Ни с кем я не виделся. С Митяньки глаз не спускал.

— Так вот я тоже виделся с твоим

сыном.

— Вы говорили с ним?! — покраснел Костя.

— Да. Говорил. И о Скальпе он мне сказал. В тот день Митянька убежал от тебя. И ты мне хочешь сказать, — что не искал его. Не убивал!

— Не убивал.

— Послушай, Костя, ведь я нашел тебя. И не случайно. Я долго шел по твоим следам и знаю о тебе достаточно. Я понимаю, сын твоя последняя, единственная зацепа в жизни. И ты не хочешь ее лишиться. Поверь, как человеку, что и я этого не хочу. Но ты сам должен понять все и трезво оценить обстановку. Я знаю, ты не умеешь прощать. И если забыл прошлые обиды, то новую, да еще такую, а я о тебе наслышан, — простить не мог. А улики,

пока

косвенные, налицо. Вы находились в одном городе. Между нами были давние неприязненные отношения. В лагере ты поклялся убить его. И постоянно о нем помнил. Ильтыну о Скальпе говорил. А то, что ты не отходил от Митяньки — так это днем. Но я знаю, не хуже тебя, что это делается ночью. А ночью сын спал. И ты мог отлучиться куда угодно и на сколько нужно, — говорил следователь.

— Вы говорили с сыном. Обо мне. Но зачем? Он совсем недавно стал называть меня отцом. А теперь снова меж нами пропасть, — опустил голову Костя.

— Не беспокойся. Разговор я провел хорошо. Пока без протокола[26] . Твой парень ничего не заподозрил, — успокоил Яровой.

— Да я ни в чем не виноват!

— Но смерть Скальпа — факт. А ты — один из подозреваемых. И, как сам понимаешь, не без оснований. Если будешь молчать, придется вызвать тебя в Ереван. Там установим все.

— В Ереван? Чтоб арестовать? А Митька? Он один! Его бросить! Нет уж. Ни за что. Да и невиновен я. Не убил. Это он меня! Он меня убивал! В лагере от него натерпелся. Потом срок. Столько лет. А потом Митька! — Костя поднял голову. Лицо его горело. — За свое я ему забыл. Решил забыть. Ведь все равно не вернешь годы. Они ушли. Потом судьба мальчишку подарила. Чужого. Но я своего любил бы так же. Ведь не был я отцом. Своих не имел. Все по лагерям оставил — жизнь, молодость, здоровье. Ничего, кроме Митьки у меня нет. Он один! Если не станет — зачем мне тогда все нужно?

Костя стиснул край стола.

— Я тогда, в тот день, сам себя потерял. Чего только не передумал. То мерещилось, что утонул, то заблудился в городе и попал под машину. Всякая беда глаза застилает. Первый раз в милицию пришел. За помощью. Прошу их, горло пересыхает от стыда. Ведь мальчонку своего проглядел. Не кентов, милицию просил помочь. И это я! От меня никто в жизни сбежать не мог. Любого находил, кто нужен был мне. А тут — голову потерял. Ведь я же из-за Митьки поехал. Его от могилы матери хоть на время оторвал. Ведь он совсем извелся. Пока увидел его, сам себя пять раз убил бы, а сколько раз умер — не счесть. Не смейтесь, но это так, — глянул Костя на следователя.