Яровой принимается за составление обвинительного заключения. Скоро он передаст его вместе с делом на утверждение прокурору республики. Дело получилось объемистое. Три больших тома. Их будут изучать тщательно, детально. Это знает Яровой. Будут изучать государственный обвинитель, судебная коллегия и защита.
Дело… Оно, как детище. Давшееся громадными, нечеловеческими усилиями, риском и переживаниями, бессонными ночами
«Нет, ты не сядешь за описательную часть обвинительного заключения, покуда живы эмоции, пока они дают тебе о себе знать. Оценки событий, преступлений Мухи и Клеща не должны быть связаны с тем, что пережито тобою — Яровой. Они виновны в преступлениях, но не в трудностях раскрытия. Пусть твоя объективность, Яровой, не будет подвержена влиянию личных переживаний…»
Закон… Яровой опять подходит к окну, волнуясь. Но ведь государственный обвинитель, да и суд, вероятно, тоже будут недоумевать, почему это я, арестовав троих поселенцев, лишь двоих признал виновными в совершении преступления. А Владимира Журавлева, лишь свидетелем по делу. Многие ли, все ли помнят, что такое эксцесс исполнителя? Все ли смогут проникнуть в суть, понять и поверить? Не окажется ли Вовка для них таким же преступником, как Муха и Клещ?
Конечно, нелегко доказать, что человек мог совершать какие-то поступки и в то же время не мог ими руководить. Но это было именно так. Ведь Журавлев согласился на свою смерть, писал письмо под диктовку помимо согласия. Его сопротивление было сломано теми, кто держал его жизнь в постоянной опасности и страхе. Его, больного, принудили к этой поездке. И, связав страхом внушенного соучастия, постоянно грозили расправой.
Журавлев… Яровой вспоминает недавнюю встречу с ним. Правда, он еще не прошел ноющего курса лечения. Но перемены уже налицо. Он уже спокойнее говорил обо всем, что помнил из случившегося. Помогал следователю. Но прошлые провалы в памяти были отчетливо видны. Вовка теперь понимал всю тяжесть содеянных Веником и Сенькой преступлений и тяжело переживал.
Яровой был уверен в его невиновности. Но как поверят в это суд и государственный обвинитель? Доводы! Факты! Они должны стать неопровержимыми доказательствами правильности твоих утверждений.
Вовка… Трепещут на дереве листья, радуясь жизни, теплу, солнцу. Как хорошо жить! Жить! И чувствовать себя человеком! Не знать за собою черных следов. Знать, что ты нужен кому-то на этой земле! Знать, что тебя очень ждут где-то люди!
Вчера с Камчатки, из Соболево, пришло письмо от работников животноводческой фермы. Там Журавлев работал год[16]. Люди — обычные доярки, пастухи, старому и заведующий фермой, просили передать им Вовку на перевоспитание. Просили суд и следствие учесть то, что Журавлев хорошо работал.
Этим людям была не безразлична судьба человека. Яровой вспоминает их зримо. Они проходят перед его глазами с их рассказами о Вовке. Вспоминаются слова старика-сторожа: «Володюшка любил сказки. А то как же? У кого жизнь была нелегкою, тот, как дитя, верит, что доброе, хоть и обошло его, зато других не миновало». Не о каждом такое могли сказать. Не в каждого поверить.
Яровой садится за стол. Все! Все обдумано. Все решено. Ровные, четкие строчки ложатся на бумагу. В них ни одного лишнего слова, ни намека на эмоции, ни грамма сентиментов. Сухая объективность. В ней нет места пережитому.
Шелестит перо по бумаге. Исписанные листы ложатся аккуратно. В кабинете царит тишина. Тихо! Не шуми, не смейся под окном озорным мальчишкой дерево. Не заглядывай в окно своими ветками. Теперь Яровому не до тебя.
Даже время застыло. Все молчит, затаенно ждет. Из-под пера рождается то, что в жизни обыденной мы называем коротким емким словом — финал, а еще — результат. Для самого это сложнее звучит. Это то, что называет он сам смыслом работы своей, ее очередным итогом.
Шелестят страницы. Идет время. Яровой его не замечает. Вот уже закончена описательная часть. Яровой пишет результативную часть[17] обвинительного заключения.
Завтра он понесет его вместе с делом прокурору республики на утверждение. Как будет воспринято дело и обвинительное заключение? Будет ли утверждено?
Следователь волнуется. Проделан громадный труд… Скоро все останется позади. В окно кабинета заглядывает тихий вечер. Такой знакомый. Закончился еще один рабочий день. Когда и как он прошел, Яровой не заметил.
Едва Яровой вошел в кабинет прокурора республики, тот встал навстречу.
— Обвинительное заключение по делу я утвердил. И теперь мы собрали здесь заседание коллегии республиканской прокуратуры, чтобы решить вопрос о том, кто будет поддерживать обвинение по делу в процессе, — прокурор сделал небольшую паузу, оглядел всех присутствующих в кабинете, предложил Яровому присесть и продолжил: — Я считаю, что никто не знает дело настолько детально и глубоко, как вы, Яровой. Это дело большой сложности. И никто другой в данном случае не сможет поддержать обвинение на столь же высоком уровне, как сам следователь. Вам, Яровой, известны все факты и обстоятельства, все события и детали.
— Но я полагаю, что следователь не должен поддерживать обвинение по делу, которое сам расследовал. Для этого существуют прокуроры, — раздался старчески скрипучий голос одного из членов коллегии.
— А разве уголовно-процессуальный закон, положение о прокурорском надзоре в СССР или приказы Генерального прокурора запрещают следователю быть государственным обвинителем по расследованному им же самим делу? Тем более, если поддержание обвинения в суде он осуществляет по поручению вышестоящего прокурора! — строго посмотрел на него прокурор республики. И продолжил: — Я не думаю, что коллегия будет обсуждать азбучные истины уголовного процесса. Я считаю, что профессиональный уровень далеко не каждого прокурора соответствует сложности и значимости этого дела.
Дело получит большой общественный резонанс. И может стать хрестоматийным для наших молодых работников. Конечно, я не думаю, что они на этом примере постигнут все тайны мастерства работы следователя, такого, как Яровой. Но прения сторон, доказательства обвинения — все это им нужно познать в судебном процессе. И открыть для себя новые стороны работы следователя. Почерпнуть для себя все важное, нужное.
— Но я никогда не выступал в процессе, — вмешался Яровой.
— Мне это известно. Но в нынешнем деле важно не соблюдение условно формы судебной речи, а доказательность обвинений. Я уверен, Аркадий, что этот процесс запомнят и выпускники юридического факультета университета — будущее наше пополнение. Вас в зале суда будут слушать студенты-юристы, работники районных и городских прокуратур, сотрудники милиции. И, конечно, общественность. Пусть там, в зале суда, они узнают именно от следователя, как было совершено преступление и как оно было раскрыто, — говорил прокурор. — Для всех молодых криминалистов поддержание вами обвинения будет наглядным уроком высокого мастерства следователя. И обвинение ваше станет для них необычной, но самой запоминающейся в жизни лекцией о единственном в своем роде деле, которое потребовало от вас громадного мастерства следователя, постоянной пытливости, неустанного поиска. Пусть каждый из студентов еще раз поймет, что наша работа строится не только на знании законов, умении их применять; квалифицировать безошибочно то или иное преступление, а и на требовательности к самому себе, на гуманном отношении к судьбам тех, кто еще не потерян окончательно для общества. Пусть проникнутся молодые жаждой к поиску и не попадают под влияние мнимых доказательств. Пусть чувство долга и совести следователя не даст им уставать и остановиться на половине пути. И именно вы, Яровой, расскажете им, как добивались объективного результата. Наглядно, как обвинитель, вы преподадите урок высочайшей принципиальности, беспристрастности! В этом деле, в его раскрытии, есть чему поучиться и опытным следователям: умению отличать преступников от невиновного! Умению отбирать доказательства. Я с уверенностью поручаю вам поддержание обвинения по этому делу! И на этот раз воспользуйтесь в полной мере процессуальным правом — не ограничивать судебную речь рамками времени, — положил прокурор
