сам не решит, надо ждать, — ответила Юлька обреченно. И добавила:
— Его на веревке не привяжешь, но если сам захочет вернуться на берег, море и на цепи не удержит Прошку. Только когда это будет?
— Не знаю! — пожал плечами Никита. Когда он ушел, Анна подсела к Юльке и, погладив ее руки, заговорила тихо:
— Девчонка ты моя! Сама себе угомону не сыщешь. Покуда Прошка рядом был, забидела его. Нет, ни отказом, словами грязными. Они в памяти и поныне сидят. Ты мужика по самому больному ударила, по самолюбию. То долго не забывается. Путей к отказу много, ты выбрала самый грязный.
— Ладно, бабуль! Теперь уж не вернуть. Вряд ли у нас что-то получится. Мы слишком разные. Может, ему на Севере, а мне в городе повезет. Вся жизнь из случайностей. Авось, и я свою удачу поймаю за хвост когда-нибудь.
Юлька вернулась в город, как и хотела, через три дня. В почтовом ящике нашла извещение на посылку. Она сразу поняла, что это Прохор прислал. Больше некому. И вскоре принесла домой большой, тяжелый ящик. Когда его открыла, глазам не поверила. Громадная ракушка, обложенная рыбой, бережно завернутая в полотенце, едва поместилась в посылку. Внутри ракушки письмо:
«Юля! Приложи рапан к уху и услышишь, как шумит море. Оно споет обо мне, расскажет, как я здесь живу и тоскую. Море не умеет врать. В его песне только правда. Ты вслушайся и все поймешь. Это не про-
сто шум прибоя, грохот шторма, это мы с ним вдвоем, одним дуэтом к тебе пожаловали. И знай, Нептун тоже любил и скучал. И он пережил из-за любви. А потому запретил женщинам выходить на судах в море. Была причина для обиды у морского владыки, потому до сих пор простить не может, что и ему не всегда хранили верность. А может не любили, от того живет в море и никогда не выходит на берег.
Но… Где найти любовь как ни на земле? Что ни говори, она прекрасна, там каждый год цветет весна. Когда же наступит наша? Может, доживем и встретимся? Я верю в это. Кстати, ты обещала прислать фотографию и сказала, что память у тебя хорошая, и слово держишь. Докажи делом, я жду. Твой Прохор».
Юлька прикладывает ракушку к уху и впрямь слышит шум моря. Его вздохи, шум набегающих волн, грохот прибоя, голос ветра… Женщину потрясла необычность морской песни. То громкая и грозная, то тихая и ласковая, похожая на шепот. Она завораживала, уводила в неизвестные, далекие края, где нет городов, есть только волны, ветер.
— Прошка! Как же ты выживаешь там? Ведь ни единой души, ни одного человечьего голоса. Только море ревет и стонет ветер. Как же выжить живой душе в этой буре, где нет ни тепла, ни света, ни живого голоса? От таких песен шкура дыбом встает, и душу замораживает страх. Нет, такие песни не по мне, — положила рапан рядом с фотографией Прохора. И, вспомнив, стала искать, какое фото может послать человеку на Север.
— Вот это! Хотя здесь слишком серьезная, даже злая. И старая. Лучше эту. Она более живая и веселая. Улыбка во весь рот, как у загулявшей телушки, волосы распущены хвостом, легкомысленная кофта. И глаза как у подвыпившей девахи, какую хоть сейчас волоки в кусты. Ну и ладно! Пошлю обе. Пусть сам выберет, какая больше понравится, написала ответ, подписала и фотокарточки. Пошла отправить и лицом к лицу столкнулась с диспетчером аэропорта Мишкой. Тот давно присматривался к Юле, провожал ее томными взглядами, но наслышавшись от летунов о ее неприступности, подходить не решался. Здесь и свернуть некуда. Юлька спешно опустила письмо в ящик и, сделав шаг, чуть ни лбом поздоровалась с Мишкой:
— Куда спешим? — улыбался обезоруживающе.
— Домой!
— А можно проводить?
— Зачем? Я тут рядом. В домашних тапочках добежать можно.
— Зато народу сколько! Мне чуть уши не отдавили в этой толпе. Ты только посмотри, какие злые лица! Того гляди, набросятся, порвут и съедят!
— Кого?
— Тебя, если одна пойдешь.
— А ты себя вместо меня подставишь толпе на ужин?
— Коль набиваюсь в провожатые, все последствия беру на себя, — взял под руку, не спросив, и пошел к дому шаг в шаг.
— Ну, вот и пришли! — остановилась у подъезда.
— Так быстро?
— Я же говорила!
— А может, пригласишь?
— Куда?
— Домой, конечно.
— Миш, в мои планы не входило приглашать гостей сегодня. К тому же девчонки придут скоро.
— Они не гости?
— Эти свои!
— А можно мне с ними, я не помешаю!
— У нас свои разговоры. Тебе они неинтересны.
— Главное, чтоб тебе не было скучно. А это я гарантирую. У меня, как говорят знакомые, талант тамады с самых пеленок, — завел Юльку в подъезд и пошел следом за нею по лестнице.
Юлька не вслушивалась, что говорил Мишка, она лихорадочно искала повод, чтобы не пустить его в квартиру. Но диспетчера это не тревожило. Он держался так, будто его давно здесь ждали.
— Ой, мне кота надо прогулять! — взяла на руки встретившегося Ваську, хотела пойти во двор.
— Мужик должен быть самостоятельным. Может, у него встреча назначена? Зачем ему мешать? Личная жизнь у каждого своя. И он тоже человек! Пусть гуляет вольно! — взял кота из Юлькиных рук, хлопнул в ладоши и сказал:
— Вперед, Вася! Катись к своей подружке! Она уже заждалась тебя за углом!
Но кот не поверил. Оглядев чужого, спешно юркнул обратно в квартиру.
— Мы передумали! — объявил Мишка и добавил:
— Теперь все дома!
Диспетчер разулся и, не ожидая приглашения, вошел в квартиру, сразу устроился в кресле и предупредил заранее:
— Юля, когда я надоем, ты скажи сразу, не стесняйся! Договорились?
— Ладно, — согласилась грустно.
— А у тебя очень мило. Ничего лишнего, никаких нагромождений и безвкусицы. Сразу видно, что любишь тишину и живешь уединенно. У меня так не получается. Мы с сестрой живем. И как на смех, оба абсолютно разные и ничуть не похожие. Она рыжая, потому что крашеная, давно забыла, какие у нее свои волосы были. Даже в красные уделала перед выборами. Чтоб ее ни с кем не спутали. Ну, а я постригся наголо и тоже не с добра, не захотел ни к кому примыкать и ни под кого не подстраиваться. И что думаешь, еще хуже сестры погорел. Ее партия пенсионеров за свою приняла, и в середину запихали Надю, хоть ее только двадцать лет. И на куртке ей написали: «Не предадим наши завоевания!». Ну, а меня за углом поймали такие же стриженные, как и я. Поволокли в какой-то бар в подвале и потребовали:
— Наливай!
— Я и спрашиваю, мол, за что? Они не поняли. Ответили, дескать, за что будем пить, потом узнаешь! А я вообще непьющий! Меня тошнить стало с первого бокала. Ну, на кого-то попал нечаянно. Так эти стриженные, а их десятка два, гнали меня до самого дома. И так вломили, зачем я их лысых опозорил? С тех пор шляпу не снимаю, зимой вязаную шапку ношу. Первое время даже спал в ней. Увидел, что сосед с голой головой, а вдруг к нам ворвется… Вот дождусь, когда волосы совсем отрастут, спокойно заживу.
— Миш! А чем твоя сестра занимается? Она работает или учится?
— Ой, Юля! Она где только ни работала! Была санитаркой в психбольнице. Там у нее не сложилось общение с больными. Врачи посоветовали уволиться, пока саму на лечение не положили.
— Это за что так?
— Она там занялась воспитанием пациентов. Больная наложила мимо судна, сеструхе обидно стало за
