этой здоровенной бабой убирать. Уж и не знаю, как она ту больную свалила, но всю кучу ею вытерла. Я ее не осуждал. Понял, не ругал. Она вскоре дворником устроилась. Ну и с мальчишками полаялась, сеструха только подмела, а они окурки накидали. Она метлой их погоняла. Двоих классно уделала, в больницу попали. Неуживчивая она у меня. Соседи под нашими окнами не случайно бегом проскакивают. Их сестра выдрессировала.
— Миша, она больная?
— Эх, Юля! А как ей здоровой было остаться, если папашка ее из окна годовалую выбрасывал. Раздетую. Один раз в сугроб угодила, второй раз в песочницу.
— А мать что ж не вступилась?
— Умерла при родах. Отец и спился.
— Он живой?
— Не знаю. Лет пять назад ушел из дома утром и не вернулся дог сих пор. Надя уже забыла его. Когда раньше видела, под койку залезала, пряталась. Теперь там не помещается. Но иногда во сне его видит и опять кричит на весь дом. Так и живем. Она орет, а я плачу. Сама понимаешь, мне скоро тридцать. Пора бы семью завести. Но кто согласится? Кому я нужен? Но и Надьку не могу оставить одну. Пропадет совсем или убьют какие-нибудь деляги. Теперь всяких гадов полно. За жилье что хочешь утворят с человеком.
— А лечить сестру не пробовал?
— Пытался. Да врачи отказались. Сказали, что случай безнадежный.
— Тяжко тебе, Миша?
— Я стараюсь не зацикливаться. Какая ни на есть сеструшка, она у меня имеется, хоть больная всегда помнит, кто я ей. Ждет и любит единственного во всем свете…
Юлька облегченно вздохнула, сказала грустно:
— А как же она обходится дома, когда ты на работе?
— С этим нет проблем. Надя всегда чем-то занята, не сидит без дела. У нее не складывается общение с чужими людьми, потому из квартиры не выходит. Я объяснил, что там плохо, она поверила. От того лишь спокойнее стало мне и ей. Конечно, Надюшке одной скучно, но что делать? В четырех стенах ни первый год живет. А чтоб вовсе не прокисла, я принес ей котенка. Этот зверь уже с меня ростом вымахал. Надюхе он многих заменил. Стал ее игрушкой, другом и ребенком. С ним единственным общается, ему доверяет все свои секреты, а главное — не зачерствела. Он знает все. И вырос таким нахальным, чувствует себя дома полновластным хозяином.
— Это мне знакомо, — рассмеялась Юлька.
— У нашего кота есть свое любимое кресло. Он никому не позволяет сесть в него. Вот только попробуй, тут же подскочит, начинает кусать и царапать. Короче, обязательно прогонит.
— А мой Васька спит на моей койке, в ногах. И тоже, попробуй, прогони.
— Надюшка каждую неделю купает своего обормота. И, веришь, он даже любит эту процедуру. Что и говорить, сеструшка у меня чистюля. В доме полный порядок держит. Все у нее постирано и помыто. Готовит сама. Конечно, не ахти что, но как умеет. Учить было некому. Кругом сама.
— Но ведь и ее годы идут. Когда-то повзрослеет. Ей потребуется семья. Ну, ты понимаешь, о чем говорю. Как тогда?
Врачи говорили об этом критическом моменте и предупреждали, что вот этот период для Надежды самый нежелательный и она его не одолеет. Я очень боюсь. И в запасе слишком мало времени осталось.
— У меня бабка живет в Сосновке. Она знахарка. Много всяких болезней лечит. Может ее попросить, чтоб посмотрела Надю.
Юля, две отказались лечить сестру. Сказали, что поздно обратились. Надо было сразу привозить. А сейчас ей никто не поможет. И самое жуткое брякнули. Мол, она мало проживет. Так у нее в глазах, пустые они, нет в них жизни. А она у меня единственная родная душа на всем свете.
Давай моей бабуле ее покажем. Может она возьмемся, и что-то получится, — неуверенно предложила Юля.
А через неделю приехали они втроем в Сосновку к Анне. Та, едва глянув на Надежду, сказала уверенно:
— От испуга мается. Эта хворь лечится, но не сразу. Человек, какой виноват в этом, родной ей. Но его уже давно в живых нет. Помер, не покаявшись в содеянном. Пил много. Так и отошел пьяным три зимы назад. Он про детей запамятовал. И ни разу не раскаялся, не попросил у Бога прощенья за грех и здоровья своему семени. Теперь что поминать грехи покойному? Их живым не выправить, а вот эту бедолагу лечить надобно. Оставляйте ее у меня. Коли Господь даст, выходится. Но не дергай меня, слышь, Михаил? Когда получится, сама позвоню Юле.
— А долго ли займет леченье? — спросил Мишка.
— То, как Бог даст!
Юлька с Мишкой вернулись в город вдвоем. С тех пор диспетчер почти каждый день после работы приходил к Юльке. Поначалу он мешал, раздражал, потом она постепенно привыкла к нему, не обращала внимания. А Мишка то какую-то полку закрепит, то починит смеситель, прикрутит плотнее ручку двери, скрепит стол. Все это делал тихо, без лишних слов и суеты. Так незаметно Юлька привыкла к человеку, словно он всегда находился рядом, под одной с нею крышей. Но ничего личного меж ними не было. Не возникало и повода к тому. Мишка чувствовал себя обязанным за сестру. Ведь та жила у Юлькиной бабки, какая наотрез отказалась от денег. Потом человек привык к Юльке. Время все равно девать некуда. Дома без сестры хоть волком вой. Кот с тоски кричит диким голосом, свою хозяйку зовет. Так вот и убегал Михаил от щемящей пустоты из дома. А как-то насмелился и спросил, указав на фотографию Прохора:
— Кто он тебе?
— Мой друг, — ответила спокойно.
— Почему он не приходит?
— На Севере работает и живет, — поспешила изменить тему разговора и спросила:
— А ты свою мать помнишь?
— Конечно. Она мне и теперь снится, все жалеет. И просит не бросать сестру. А как я ее оставлю? Надежда у меня одна.
Через два месяца Юльке позвонила Анна. Сказала, что могут приехать с Мишкой, глянуть на девку. Та уже много лучше себя чувствует. И ее уже можно забрать…
Надя и впрямь стала иной, словно переродилась. Она уже не суетилась, не заходилась в истерическом смехе, не ругалась площадно, многому научилась у Анны. А главное, соскучилась по брату. Теперь Надежда верила в Бога и каждый день молилась.
— Миша, за исцеление свое я должна поработать в храме, бесплатно. Так нужно. Ты мне помоги, чтобы взяли. И не беспокойся, никаких срывов у меня не будет, — попросила брата. А вскоре ее взяли в церковь, и Надежда работала.
Михаил каждый день провожал и встречал сестру с работы. Он так и считал, что теперь у него две сестры, Юля и Надя. Он никогда не говорил Юльке о любви. И не пытался добиться интимной близости. Он считал ее самым родным человеком, какого нельзя обижать навязчивостью или приставанием. Но в аэропорту их отношения расценили по-своему. Посчитали, что диспетчер давно своего добился. А коли так, почему другим нельзя? Чем Мишка лучше остальных? Почему не женится на Юльке? Не хочет? Значит, она того не стоит…
И снова к ней зачастили пилоты. Они держались увереннее:
— Юлька! А чем Мишка лучше нас? Обычный серый мужичонка из наземной службы. Он и смотрится как из ломбарда, весь потертый, замухрышка, не человек. На него старые бабы не западают. Что в нем нашла? Мы много лучше! Ты только вглядись, не пожалеешь, что внимание уделила! — говорил командир экипажа Глеб Харченков.
— Что вас беспокоят наши отношения с Михаилом? Мы друзья и не более. Или вы не знали дружбу в чистом виде, без примеси секса? — отвечала резко.
— Не суши мозги, бабонька! Мишка — одинокий мужик. И ты хочешь убедить, что между вами ничего нет? Кому-нибудь скажи. Он хоть и наземная служба, но во всем остальном, такой же мужик как все!
— Если бы Михаил был таким как вы, я с ним никогда не дружила и не общалась!
