жизнь…
Полещук не обольщался. Он хорошо знал, что его не любят, и он просто устраивает женщин как мужчина. Частые смены партнерш позволили человеку прожить без семьи нимало лет, остаться цветущим и здоровым. Григорий ни на одну не потратился, никакой из женщин ни разу не купил даже копеечного подарка. Встречая своих любовниц на улицах города под руку с мужьями, ничем и никогда не выдал баб, ни одну не скомпрометировал. Ни разу не вызвал подозрений у рыбаков. Вот так и с Лидией. Лишь задушевная подружка знала кое-что о ее связи с диспетчером. Другие даже не догадывались. Простушка-нянька и не интересовалась, где проводит ночи Лидия? Ей платили и неплохо. Женщина никому не выдала Лиду и ни слова о ней не говорила. Но, как ни скрывал диспетчер своих отношений с Лидией, слухи о них все же ползли по городу. Да и как спрячешься в небольшом городке от зорких глаз соседей, какие видели в темноте лучше, чем белым днем, умели подслушать любой разговор, увидеть через замочную скважину или через занавески в окнах то, что тщательно пытались скрыть от них. Вот так и пополз по городу слух о Лидии и Грише. Поначалу шептались робко, потом заговорили громко. Дошли эти слухи и до Прошки. Но он не поверил. Жена вела себя так, что не давала даже малейшего повода к сомненьям. Она вилась вокруг него заботливой ласточкой, не отлучалась ни на минуту, угадывала и исполняла каждое желание, была ласкова и послушна. Потому у Прохора язык не повернулся спросить ее о слухах в городе. Он боялся обидеть и оскорбить свою жену грязными подозрениями.
Лидия все видела, понимала и вела свою игру умело. Она следила за собою, и Прохор, глядя на нее, немел от восторга. Хорошо, что ему не было дано заглянуть ей в душу. Он поверил бы в слухи. Он считал, что местные бабы безудержно завидуют его жене, потому пытаются опорочить человека. Может так бы оно и шло, не случись землетрясения. Прохор не мог предположить, что в одной могиле с его детьми похоронена вовсе не Лидия, а нянька. Его жена умерла в постели вместе с Полещуком. Оба задохнулись. Прохору сразу не решились сказать. Гибель детей, всей семьи, слишком больно ударили по человеку. Ни одного его постигло это горе. Люди, выжившие, остались один на один с бедой. Не стало семей, крыши над головой, не уцелело ничего, что приобреталось годами, непосильным трудом. О какой морали могла идти речь среди развалин судьбы и жизни? Люди плохо соображали и были на грани срыва. Их ничто не могло утешить и огорчить больше увиденного.
Прохор прибыл к причалу, когда все погибшие в землетрясении и опознанные люди были уже похоронены на одном большом кладбище. Прохор заказал крест, один на всех троих. Он ночевал у могилы, не отходил от нее ни на шаг. Его увели с кладбища свои рыбаки. Но капитан, глянув на Прохора, не решился взять его на путину.
Врачи, осмотрев, сказали честно:
— Не рыбак он нынче. В себя придти нужно, продышать беду, если сумеет. И ничего не говорите ему о жене. Горе в такой дозе убьет человека наповал. Пусть пройдет время…
Прохор узнал правду о Лидии, когда вернулся на Сахалин из Сосновки. Прошло немногим больше года. Человек понял, семья потеряна навсегда. И ее уже не вернуть. Он еще страдал. Но однажды не выдержал капитан. И усадив человека в каюте, рассказал правду. А по прибытии на берег, подтвердил сказанное фотографиями и записями МЧС. Прохор вначале вспыхнул. Выскочил перекурить:
— Чего ж тебе не хватало?
— Тебе сказать иль сам допрешь? — осек капитан.
— Да как посмела? Ведь двое детей у нас были. Она их на няньку оставляла!
— Ты не поверил всему городу. Кого винишь?
— Обидно, кэп! — признался Прошка.
— Прости покойную! С нее теперь свой спрос, пожоще и похлеще твоего! — глянул капитан на небо. И продолжил:
— Ты не первый и не последний, кого предала баба! Нельзя им верить. Ни одной стерве! Забудь и прости. Понял? Ты мужик, крепись и не поддавайся беде. Детей жаль, может они были твоими. А эту сучку вытрави из души и никогда не вспоминай!
Прохор задавил в себе все воспоминания о Лидии. Он никак не мог простить бабу и долго ругал ее. Ему показали, где она похоронена, но человек никогда не приходил на ее могилу. Детям поставил памятник, убрав с него Лидию.
— Все стервы и шлюхи! — обижался человек. Но время шло, вытесняя из памяти больное. В ней появилась другая женщина, Юлька.
Совсем недолго знал ее Прохор. И все вспоминал, как она вырывалась, выкручивалась из его рук. Не сумел удержать, как ни старался. А потом она так сказанула, будто холодной водой окатила. Обидно стало. Пропало желание. И все то, что раньше подмечал, оказалось ошибочным миражом.
— Никогда я ей не нравился. Не хотела она меня. От скуки флиртовала. Наверное, у нее в городе хахаль есть! Но если б так, почему в Сосновке жила подолгу? — думает человек. И не находит ответа.
Прохор теперь стал присматриваться к бабам. Пусть на временную связь, не обязательно жениться. Ведь мужик я, в конце концов, свое требуется! — вглядывается в лицо кладовщицы продовольственного склада морпорта. Та сразу заметила:
— Не мылься, бриться не придется. Я замужняя. И тебе ничего не обломится! — сказала громко, задиристо.
— Да я ничего не имел в виду!
— Короче, Проша, я не дурней тебя, и на моих ушах лопухи не растут. Давай сюда список, а через
час придешь с ребятами, и все разом заберете. Сейчас не стой над душою. Не строй умильную рожу и слюни не пускай! Доперло? Пшел вон со склада!
Присмотрелся к буфетчице порта. Бабенка сдобная, ядреная. Так и хочется ухватить ее за округлости. Она ж, как назло, играет ими.
Спросил ее, чем занята вечером? Баба словно с цепи сорвалась. Забрызгала с ног до головы. Даже обслужить отказалась. А вслед такое пожелала, что Прохор не сошел, слетел с лестницы, оглядывался на пятки, не выросло ли на них то, чего буфетчица насовала, чтоб Прошке, как только ссаться, пришлось бы разуваться.
— Ну и непруха! Полный облом! И с чего это бабы на меня наезжают? Ведь ни одну не обидел, не обозвал, а получил под самые завязки. В чем дело? — не понимал мужик.
— Не там искал. В порту все жены рыбаков работают. Кто ж захочет засветиться! Да и тебе зачем дурная слава и неприятности. Ищи на стороне, коль прижимает! — посоветовал дизелист.
— Я так и не врубился, почему так хамски лаются на меня?
— А чтобы в другой раз не вздумал подойти.
— Ты, Прош, в городе поищи. Там такие теперь в большом спросе. Любую снимешь без труда.
— Это точно, хоть десяток за раз! — хохотали рыбаки.
— То вы о путанках?
— А ты на что губы раскатал?
— Наверно девственницу ищешь?
— Прошка! Сними какую-нибудь официантку или парикмахершу. Они сговорчивые теперь. Скажи, как отслюнишь, и волоки в подворотню или на берег моря. Там под лодкой прыть сгонишь и успокоишься!
Но Прохор не имел опыта обхождения с путанками, да и наслушался о них всякого, боялся залететь в вендиспансер или в другую неприятность, о каких предупреждали мужики.
Вот так и заклеил человек бабенку. Круглую, щекастую, невысокого роста, она торговала пирожками у входа в универмаг. Женщина громко зазывала покупателей, на все лады расхваливала пирожки. Мороз допекал, и баба подпрыгивала мячиком вокруг лотка, хлопала себя по ляжкам и заднице. Кричала звонко. Прошке приглянулась круглолицая, голубоглазая, озорная бабенка. Он купил у нее пару действительно горячих пирожков, съел их возле лотка. Понравились. Набрал целый пакет, разговорился, познакомились. Женщина назвалась Наташкой.
На встречу с Прошкой она согласилась охотно и быстро, уговаривать ее не пришлось. Она предложила встретиться у нее.
— Часов в пять подходи, к концу работы. Сразу и отчалим. Я тут неподалеку швартуюсь, всего в двух кварталах. За пяток минут на месте будем, — подморгнула лукаво и снова заорала:
— Пирожки горячие! Налетайте, господа! Мы вам рады завсегда! — хлопнула себя по заднице и
