— Да, этот радикал принадлежал Шагрину, — проговорил он задумчиво. — У нас было всего три таких коробки — у тебя, у меня и Шагрина.
— По-видимому, этот Широких участвовал в нападении на нас.
— Он остался в том же доме?
— Да. Но думаю, что его забрали. Выйдя на улицу, я рассказала какому-то прохожему, что в доме лежит раненый человек, дала денег, чтобы его отвез в больницу.
— А его документы?
— Я сочла нужным, чтобы он оказался лучше без них, тем более, что большевиков тогда громили.
— Что же случилось с Инри?
— О нем я ничего не могу сказать. Он исчез в день смерти Шагрина. Я вернулась сюда, но дом оказался занятый юнкерами. Мне пришлось искать другую квартиру.
Сколько я ни старалась что-нибудь узнать о судьбе Инри, мне так и не удалось: либо он убежал, либо был убит пьяными юнкерами. Мне самой едва удалось убежать от них. Вместе с ним исчез и один из наших радикалов.
— Не кажется ли тебе, что Инри просто убежал от нас?
Лина испуганно посмотрела на Кручинина.
— Инри? Ты с ума сошел! Ведь ты ему почти отец. Нет! Я об этом не хочу и думать.
— Ну, хорошо, а куда исчез радикал?
— Может быть… я сама его где-нибудь нечаянно обронила. Я даже твердо не знаю, в какой день он у меня исчез. Прости меня, Артур. Лучше поговорим о наших делах.
Кручинин задумался.
— Вновь пойти к этому скоту и отдать единственное, что у нас осталось, — алмазы за пятьдесят тысяч, — проговорил он после паузы, — а что потом? Уехать за границу, как ты предлагаешь? Нет, Лина, я так не хочу.
— К чему, Артур, держаться за Россию? — робко проговорила Лина. — Ведь ты был здесь осмеян, оплеван, вспомни, как тебя приняли в академии, тебя там сочли за сумасшедшего, не выслушали, а почти выгнали и только потом предложили быть лаборантом у этого бездарного Швальца.
— Но ведь сейчас, Лина, революция.
— А что изменилось? Вместо Николая сидит Керенский, и если Керенского свергнуть, на его место сядет какой-нибудь Михаил… Разве наше положение от этого изменится? Тебе, может быть, предложат должность у какого-нибудь другого Швальца, не больше. Уедем, Артур, уедем, милый! — на глазах Лины навернулись слезы. — Я уверена, что за границей русские ученые ценятся больше, чем у себя на родине. Артур, родной, уедем… Я так устала… — Лина уронила голову на руки и зарыдала.
Кручинин обнял ее.
— Может быть… может быть, нам на время скрыться, переждать, пока не установится твердая власть, — нерешительно начал Кручинин. — Маккинг потеряет наши следы, возможно, уедет из России.
Лина подняла голову, на ее ресницах дрожали слезы.
— А если Маккинг построит аппарат, тогда он предъявит на него свои права, и… ты будешь забыт.
— Нет, аппарат он не построит: он слишком глуп для этого. Он украл мои расчеты, но многого он все-таки не знает.
— А если знает? Ведь он был твоим ассистентом несколько лет. — Кручинин помолчал. — Подумай, какие страшные вещи в его руках? Если он все-таки построит машину высокого давления? Какую страшную силу представляет наш радикал в руках этого людоеда. Ты подумал об этом, Артур?
Кручинин закусил губу и молчал.
Лина прижалась к нему.
— Мне страшно, Артур. Мне страшно, что произойдет, если он применит наш радикал?
Ты подумай: отравленные океаны и реки, взорванные города, миллионы погибших человеческих жизней — и безграничная власть тирана.
— Да, ты права, Лина, — заговорил Кручинин, глаза его потемнели. — Мне нельзя думать о постройке другой машины до тех пор, пока мое изобретение находится в его руках.
— Может быть, — робко заговорила Лина, — нам действительно лучше на время исчезнуть, скрыться, оставить все работы, уехать куда-нибудь в глушь, а когда пройдет тревожное время, мы вновь возьмемся за аппарат и построим его лучше прежнего.
— Нет, — твердо проговорил Кручинин вставая. — Отныне все мои действия и поступки будут направлены на то, чтобы уничтожить этого негодяя, и клянусь, — Кручинин яростно сжал свинцовую коробку, — я это сделаю!..
На одной из окраин Петрограда, там, где Нева выходит из своих гранитных берегов и делает крутой поворот на север, в то время стоял богатый особняк княгини Лиговской.
Сама княгиня проживала в Италии, и все управление домом было поручено ее дальнему родственнику.
Последний, напуганный революционными событиями, продал все, что можно было продать, и укатил в Швейцарию.
Огромный каменный дом, опоясанный глухой высокой стеной, постепенно приходил в запустение. Лебеда и крапива пустили свои корни на клумбах редчайших цветов.
Прямые широкие аллеи поросли бурьяном.
Высокие окна с цветными стеклами были заколочены досками, и, казалось, ничто живое не нарушало покоя старого дома.
В глубине сада стояло небольшое строение с черепичной крышей. По ночам в его покосившихся окнах можно было заметить слабый свет.
Глухой ненастной ночью около дома встретились два человека.
— Значит, все благополучно, — заговорил один из них.
— Как нельзя лучше.
— Собственно, — продолжал второй, — вы знаете только половину дела, господин Саржинский, хозяин велел передать, что Фишер оказался на высоте.
— Неужели ему удалось…
— Да, и как нельзя лучше. Правда, товар подпорчен, но важно, что он в наших руках.
— Куда он доставлен?
— На «Треглит».
— Послушайте, Кони, вы человек с головой, — заговорил Саржинский, — будьте очень осторожны, имейте в виду, что вас усиленно ищут.
— Вот поэтому я нахожусь здесь, мокну под дождем и трясусь на этой старой кобыле. Мне поручено передать, — продолжал Кони, — хозяин доволен вами. Малютка доставлена на место. Объект номер два также доставлен на место. Кажется, Фишер загреб хорошую монету, — прибавил он уже от себя.
— Вам приказано во что бы то ни стало продолжать операцию над профессором. — Кони понизил голос и осмотрелся по сторонам. — Есть еще одно приказание. Вы знаете Фишера в лицо?
— Да, но он часто меняет грим.
— Это пустяки. Завтра к вам подойдет человек по имени Сайр, он поможет вам.
— Что я должен сделать?
— Фишер слишком много знает, к тому же это злодей, — усмехнулся Кони.
— Вы ведь, кажется, служите у него, — перебил его Саржинский.
Кони хитро прищурил глаза.
— Служил, господин Саржинский, — поправился он. — Человечество вам многим будет обязано, если вы избавите его от этого бандита. К тому же сделаете угодное богу дело и прославитесь как добрый христианин.
Оба тихо рассмеялись.
Кони протянул Саржинскому небольшой сверток.
