История Фрэнка

существовать с самим собой. Сколько еще времени он сможет делать вид? Он исполнит все чудесные песни, которые люди когда-либо слышали. И что? Он вдруг воспрянул. Голова закружилась, и вдруг он вспомнил дом своего детства, давно прошедшие зимы, отца, склонившегося на ним, чтобы пожелать спокойной ночи, свет, остававшийся гореть в коридоре.

Умирать на сцене? Об этом придется забыть. Тем не менее однажды чуть было ни подумали, что так и вышло. Словно он хотел сказать им всем: «Я слишком стар, чтобы моя смерть имела еще хоть какой-то вид».

По крайней мере, они хоть подумают перекрасить «Парадиз» в оранжевый цвет? Выше, в «Гранд Казино», повсюду следует развесить его афиши с надписью «Разыскивается». Другие дали бы что угодно, лишь бы он был среди них. Торопись, Фрэнки, что с тобой? Они его ждали, в стаканах таял лед и рисовал миниатюрные прожилки в жидком янтаре. Обстановка была совсем иная, когда «председатель совета директоров» игнорировал приглашение. Ава красивее, чем обычно.

А там, в вечернем воздухе, позолоченном струями поливальных машин, он прекратит строить планы на будущее.

Мое пожелание: хочу, чтобы меня похоронили под песню «То был очень хороший год».

Начало третьего тысячелетия. Нас окружает холод. Если пить, это производит плохое впечатление. Запрещено курить в общественных местах. Пассажиры, боящиеся летать, не имеют теперь даже права зажечь сигарету на взлете. Захватив власть, телевидение все изуродовало. Глаза наших детей теперь прикованы к различным реалити-шоу. Их память — сетка программ с летними повторами передач. Записывают посмертные дуэты. Адская магия цифровых технологий. Эй, Фрэнки, спрячь свою тухлятину. Ты знаешь, что они заставят тебя петь с Ceлин Дион. Скорей отправь кого-нибудь сломать им берцовую кость! По крайней мере, его при этом не будет. Сейчас постоянно живешь в незаконченном прошедшем. После его смерти вскрытия не было. Надо бы все-таки тщательно препарировать век. Вместе с ним потухла загадка, решение которой навсегда потеряно. Люди — не самолеты. Когда они умирают, невозможно найти черный ящик, чтобы узнать, что же произошло в действительности.

Скоро мне стукнет пятьдесят, и я слушаю только это — Синатру и только его. Я стал обожать этот типа, уж не знаю, где и когда. Возможно, просто не осточертело слушать, как он произносит «следы помады» в «Этих глупостях, напоминающих мне о тебе». Или, может, вот дерьмо, я все же похож на своего отца.

Информация появилась 15 мая 1998 года рано утром — «в те часы перед самой зарей». Накануне вечером, в палате экстренной помощи лос-анджелесской больницы «Сидарз Синай» умер Фрэнк Синатра. Остановка сердца. У изголовья находилась Барбара. Какую последнюю фразу он произнес? Лучшее все еще впереди?

Узнав эту новость, люди тут же стали звонить своим близким друзьям. Чертова жизнь, когда такой тип, как Синатра, сумел пройти в свою очередь. Даже у самых закаленных были странные голоса, когда они об этом говорили. Их глаза наполнялись слезами, и они старались это скрыть. В этот день по всем Соединенным Штатам, если вы подходили к продавцу газет на улице, спрашивали лифтера или кассиршу из аптеки, останавливали водителя такси на красном свете светофора, — все отвечали одно и то же: «Он был моим идолом, вот и все». Такое повторится только 11 сентября.

Я люблю говорить, что родился в эпоху, когда Фрэнк Синатра был еще с нами. Приятно думать, что ты в какой-то степени делил с ним воздух, которым он дышал, приятно быть признательнным за то, что его песни делали твою жизнь чуточку приятнее, чуточку меланхоличнее. Когда он хотел, он умел придать смысл малейшему своему вздоху. Перед ним реальность вставала на колени.

С его уходом мир исчез. Нельзя сказать, что его нет вообще, — остались его диски. Его тень плывет в наших воспоминаниях, в наших страстях, в наших прогулках с друзьями, в наших бессонных ночах, когда мы утыкаем голову в подушку, чтобы никто не услышал, как мы плачем. В нем была какая-то легкость и в то же время — мрачность. Его гимн безответственности был плодом ожесточеннейшей работы. Нужно быть талибом, членом Политбюро или читателем Маргерит Дюра, чтобы не чувствовать близости с этим типом.

Давайте же поставим в проигрыватель компакт-диск, и пусть прошлое окутает комнату.

* * *

Родился 12 декабря 1915 года. Умер 14 мая 1998 года.

Первая запись в студии: 13 июля 1939 года.

Последняя запись в студии: 14 октября 1993 года.

5000 песен. 206 компакт-дисков.

1307 выступлений.

900 передач на телевидении и радио.

Более 60 фильмов.

Четыре жены: Нэнси Барбато (1939—1951), Ава Гарднер (1951—1957), Миа Фэрроу (1966—1968), Барбара Блэйкли Маркс (1976—1998).

Трое детей: Нэнси (61 год), Франк-младший (58 лет), Тина (53 года).

Почему никто не предупредил его, что все будет так? Выживать — труднее нет ничего на свете. Выживший всегда чувствует себя виноватым. Он первый в списке. А кроме того ему скучно. Его переполняют воспоминания. Они больше ничего не весят. Ночь действительно черна отныне, а в сутках действительно двадцать четыре часа. Медленное погружение к старости. Вот, смерть дарит это предвкушение пустоты и грусти. Мэрилин и Кеннеди заставили его поверить, что смерть — нечто трагическое, таинственное. А ты говоришь, что она медленна, грязна, убийственно скучна. Когда ему удавалось поспать, сны стукались друг о друга, как пляжная галька. А завтра что, будет лучше? Будет ли что-нибудь еще, помимо этих долгих, похожих друг на друга дней, полных одиночества, с этой дурой Барбарой, которая не способна думать ни о чем другом, кроме подтяжек лица? Его дети не выносили свою мачеху. И они в этом не виноваты. На публике он притворялся смущенным. Раз вы говорите, что любите меня, могли бы и постараться. Это, черт возьми, моя жена, в конце концов! Сколько ему уже было лет? Он и не знал, что уже такой старый. Казалось, он прожил несколько жизней. Он шмыгал носом. Вены на висках напряжены и вздуты. От него пахло алкоголем. Память распространяла зловоние. Это старость смердит так ужасно. Такова печальная судьба — умирать в одиночестве, после других. Ночь наступит через тридцать пять минут. Он не боялся, нет. Тут что-то иное. Он хотел закрыть глаза. И если они больше не откроются, он не пожелает этого никому.

Примечание автора

Жан-Франсуа Ревель, надеюсь, не станет на меня сердиться за то, что я вложил одну из его фраз в уста Фрэнка Синатры.

,

Примечания