решительно непонятно, но интуиция подсказывала Сашке, что переправа здесь, что есть какой-то секрет, который просто надо разгадать.
Помог случай. Дорожка заканчивалась двумя каменными столбиками, и задумавшийся Сашка положил ладони на круглые верхушки столбов. В тот же миг под ним что-то дрогнуло, и прямо у Сашкиных ног из казавшегося монолитным камня стала выдвигаться плита. Она тянулась все дальше, и дальше, пока не уперлась в камень по ту сторону потока. Не медля ни секунды, Сашка припустил по неожиданно появившемуся мостику. Оказалось, что он поступил правильно: едва он успел стать на камень обеими ногами, как плита стала отодвигаться, втягиваясь назад. Путь назад был отрезан.
Издали стоящий на островке каменный цветок казался огромным, чуть ли не в два Сашкиных роста, но вблизи оказался едва ли в метр высотой. Он то ли стоял, то ли вырастал из круглого металлического основания. Сашка залюбовался совершенством цветка. Каждая деталь, каждый листик, каждая жилка, были как у настоящего цветка. А может, он и был когда-то живым, этот потрясающий, не похожий ни на что каменный цветок, сделанный из малахита. Падающий с потолка солнечный свет освещал его так, что ни один его лепесток не отбрасывал тени.
— Ух ты, — протянул восхищенно Сашка, и провел рукой по цветку. — Каменный цветок, прямо как в сказке про хозяйку Медной горы, и Данилу-мастера. — Сашка достал из кармана камень, талисман, с которого все началось. Раньше он думал, что тот похож на зуб, но теперь, взглянув на цветок, Сашка понял, что никакой это не зуб, а просто кончик листа. Сашка стал внимательно осматривать цветок со всех сторон, ища, откуда был отколот кусок, и вскоре обнаружил скол на одном из листиков, отходящих от стебля. Сашка достал из кармана «талисман», снял охватывающий его крест-накрест кожаный ремешок. Он задумчиво повертел камень в руках, приставил его к сколу. Камень подошел, значит, место он определил правильно. Но как закрепить камень? Отправляясь в путь, он как-то не подумал захватить собой клей. Сам путь к Колесу Сезонов казался до того сложной задачей, что о том, что делать, когда он до него доберется, не подумали ни Сашка, ни Морриган.
— Что же делать?! — вслух спросил Сашка, но никто ему не ответил. Тогда он еще раз приставил камень к сколу, подул на него, и взмолился: — Пожалуйста, ну пожалуйста! Я так долго шел сюда! Ты должен пристать! Должен работать! — Сашка шептал слова, повторяя их как молитву, как заклинание. В его словах появилась какая-то сила, он почувствовал покалывание в кончиках пальцев, держащих отколотый кусок. И тут словно бы электрический разряд пронзил его тело. Сашка отдернул руку от цветка. Камень точно прирос к сколу, да, собственно, никакого скола больше не было, лист снова стал целым. Послышалось гудение, и металлическое основание, на котором стоял цветок, дрогнуло. Раньше оно казалось черным, но теперь на нем проступили золотые символы, сменяющие друг друга, как цифры на экране. Сашка поднял глаза на цветок, и попятился. Цветок светился. Золотистое сияние словно бы проступало изнутри. С каждым мгновением оно становилось все ярче, и уплотнялось. Столбы солнечного света, падающие сверху, тоже изменились. По ним, точно по трубам, вверх уходила энергия, до того мощная, что у стоящего на краю камня Сашки волосы встали дыбом. Испуганный, Сашка машинально сделал еще шаг назад, и соскользнул. Упасть ему не дали, от цветка протянулась светящаяся рука, и придержала Сашку. Он забился, стараясь освободиться, но мягкий обволакивающий свет оказался сильнее. Сашка повис в воздухе, потом его притянуло к цветку, он выставил перед собой руки, чтобы не удариться, но они прошли сквозь цветок. Сияние заполнило весь мир, все стало ярко-золотым, и его втянуло в цветок, не оставив и следа. Сашки не стало, остался лишь свет. Но что-то, какая-то крупица его осталась, к ней прилепилось еще несколько крупинок. «Где я?» — нечто, бывшее когда-то Сашкой, смогло исторгнуть из себя какую-то мысль. Следом пришла новая мысль: «Кто я?». Мучительно долго он искал ответ на этот вопрос, и наконец нашел: «Сашка». Сразу пришло облегчение, имя притянуло к себе блуждающие крупинки личности, и Сашка снова стал Сашкой. Он попытался пошевелить руками, и понял, что у него нет тела, только мысли. Он висел в космосе, среди звезд. Среди них не было ничего похожего на те созвездия, что он видел в планетарии, когда ходил с классом на экскурсию. Звезды были чужие. Сашку не покидало ощущение направленного на него взгляда. Кто-то, или что-то разглядывало его, и, казалось, думало, что с ним делать.
Впрочем, времени там, где был Сашка, тоже не было, поэтому он спокойно висел себе, разглядывая звезды. Наконец, то неведомое, что разглядывало его, приняло решение, и мир вокруг Сашки изменился. Вначале он ничего не понимал, его несло сквозь вереницы образов и переживаний, но затем движение замедлилось, и он стал понимать, что происходит. Он заново проживал свою жизнь. Каждый миг его жизни с самого рождения, все его действия, все поступки, проносились перед его глазами. Проносились, и взвешивались. То неведомое, чье присутствие ощущал Сашка, словно бы проверяло его, просматривало его жизнь, как фильм, кадр за кадром, сверяя увиденное с неведомым ему эталоном. Вспоминалось то, о чем он напрочь позабыл. В первом классе, на продленке, у девочки Даши, что сидела перед ним, высыпалась из портфеля мелочь. Учительницы не было, класс стоял на ушах, и никто этого не заметил, кроме Сашки. Он не сказал Даше ничего, а, напротив, улучил момент, и как бы случайно уронил пенал. Ползая под столом, он собрал выпавшие деньги, и спрятал. Оставшееся до прихода мамы время, он сидел как на иголках, деньги жгли ему карман. За Дашей пришли чуть раньше, чем за Сашкой. Проходя по коридору вслед за мамой, он увидел, как Дашина мама отвешивает той подзатыльник. Нимало не стесняясь других мам и учеников, она обозвала дочку нехорошим словом. С ужасом Сашка понял, что Дашу наказывают из-за пропажи денег. Опустив голову, Сашка прошел мимо, стараясь не смотреть на Дашу. На мгновение ему захотелось подойти и отдать деньги, но он побоялся признаться. Ему было очень стыдно. Он еще долго потом вспоминал зареванную Дашу. Деньги ему впрок не пошли, он растратил их на какие-то сладости, но от сознания, что он, Сашка — воришка, сладость куда-то испарилась. Когда последняя копейка была потрачена, он вздохнул с облегчением, и вскоре позабыл про этот случай. А вот теперь вспомнил, и снова пережил ощущение жгучего стыда. Казалось, что то невидимое, что оценивало Сашку, поставило ему за этот поступок жирный минус.
Так перед его глазами прошла вся жизнь, и плохие поступки, и хорошие. Сашка с удивлением понял, что совершил много дурных поступков, о которых напрочь позабыл. Но были и другие. За помощь бобрам, Сашка это почувствовал, неведомый оценщик поставил ему плюс. За то, что Сашка вызвался помочь с починкой Колеса, тоже. И за то, что перед Отцом Дубов извинился. С радостью Сашка понял, что его, в целом, оценили положительно, хорошие поступки перевесили плохие. А затем, когда невидимые пальцы пролистали его жизнь до момента, когда он вошел в пещеру, он увидел то, что не было частью его жизни. Отрывок был про кого-то другого, почти сразу он догадался, кого именно.
Он увидел море. Но не ласковое синее море, на котором он отдыхал с родителями. Это море было черным, под серым пасмурным небом. Глаза его слезились от ветра. Он стоял, склонившись к прицелу орудия на баке. Морская вода, перемешанная с кровью, пенилась у его ног. Перекатывались по палубе пустые гильзы. Только что он сам достал из укладки снаряд, и загнал его в казенник. Митрич, старшина из сверхсрочников, единственный выживший из расчета, хрипел, кровь пузырилась у него на губах. Он прижимал руки к животу, удерживая вываливающиеся кишки, и сквозь зубы шипел: «Давай, лейтенант! Давай». Половины команды «морского охотника» уже не было в живых. Лейтенант мог отвернуть, уйти на базу, и никто бы его не упрекнул. Мог, но делать этого было нельзя. Он это понимал, и понимали остальные, даже стоящий на мостике у штурвала юнга, сопляк, которому еще и восемнадцати-то не было. Впереди, среди волн, то появлялась, то исчезала черная туша вражеской подводной лодки. Если отвернуть, сбежать, дать лодке продолжить путь, она выйдет туда, где пройдет конвой из далекой Америки, и будет сеять смерть. Топить идущие в северные порты корабли с нужным для победы грузом.
Лейтенант вращал рукоятки, ловя в прицел суетящихся у орудия немецких артиллеристов. Соленые брызги летели ему в лицо, но он их не замечал. Кровь пропитывала разорванный осколком бушлат. Ревели моторы, и «морской охотник», у которого даже имени не было, только номер, летел по волнам, приближаясь к подлодке. Юнга, на котором бушлат с подвернутыми рукавами болтался, как на вешалке, твердо держал штурвал. Лейтенант дернул за шнур, и грохот выстрела ударил по ушам. На подлодке, за рубкой, как раз у орудия, вырос огненный цветок разрыва. Больше ничего Сашке не показали, решив, что с него довольно. Сознание покинуло его, и не осталось ничего.
— Долго он так собирается спать? — Сашка услышал над собой голоса, и проснулся.
— Пока не проснется, — произнес знакомый голос. Сашка открыл глаза, и увидел Морриган. Она, и Титания, стояли у изголовья кровати, в которой лежал Сашка.
— Где я? — он сел в кровати, и увидел, что находится внутри дуба, во владениях Лета. — Как я сюда
