возглавлял стариков тот самый сарацин, что приезжал к нам тогда в Город, забирать трупы своих, с виду он ничуть не изменился.
— Что тебе здесь надо? — спросил он вместо приветствия.
— Торговать хочу, — не стал я ходить вокруг да около, — солярка вам нужна?
По изменившемуся взгляду двух других старичков я понял, что попал в точку, солярка им была нужна. И только взгляд главного сарацина не изменился, остался таким же ничего не выражающим.
— Ваши с нами не торгуют, только стреляют, и ты тоже стрелял, — бросил он, и повернулся, чтобы уйти. Но не ушел, только вид сделал.
— Те, кто в вас стрелял, не наши. Давай говорить начистоту. Все, что есть между нами, это тот случай, три года тому назад. И это касается тебя и меня, остальные ни при чем.
— Мне достаточно махнуть рукой, и тебя пристрелят, как собаку, — без выражения сказал сарацин.
— Возможно, — я спокойно посмотрел сарацину в глаза, — только хлопотно это. Я ведь не один, за мной люди. Так что ты подумай, что лучше, воевать, или торговать.
— Хорошо, — сдался сарацин, — что вам нужно?
Кончилось все тем, что я позвал Вишневецкого, это его стихия, и он пошел в деревню договариваться с сарацинами, а я остался с ребятами возле «Жестокой». Сарацины клятвенно обещали, что даже волос с головы Вишневецкого не упадет, я на слово не поверил, потребовал гарантий. Они привели троих детей, и оставили нам как заложников.
— Как бы не убили они его, — забеспокоился один из стрелков, — это ж сарацины, им на своих детей плевать.
— Не убьют, — я сплюнул в пыль, и растер плевок каблуком, — и не из-за детей. Побоятся, что мы приедем мстить. Они же знают, кто мы такие, про нас все тут знают, и флаг наш тоже.
— Думаешь? — засомневался тот.
— Уверен, — ответил я, — вот если бы я пошел, тогда, возможно… А так, они же по натуре своей торгаши. Убив Вишневецкого, они ничего не получат, кроме геморроя.
Я оказался прав, через час Вишевецкий вернулся, довольный, как слон, церемониально попрощался с сарацинами, прикладывая руку к сердцу, полез в «Жестокую». Я задержался ко мне подошел главный сарацин.
— Ты, Коцюба, знай, что дело наше еще не закончено, — спокойным, будничным тоном произнес он, — мы с тобой еще встретимся.
— Как скажешь, дядька, как скажешь, — я посмотрел ему в глаза, и добавил: — но лучше бы нам помириться. Какой сейчас смысл в старой вражде? Мир изменился, и если вы не изменитесь вместе с ним, вам крышка.
Старик ничего не ответил, я запрыгнул на броню, взревел мотор, и мы отчалили. На дороге пересели в джип, и Вишевецкий рассказал, о чем они там договорились.
Получалось, что сарацины рассказали ему ту же самую сказку, что и поселенцы, только местами поменять поселенцев на сарацин, и вся разница. Якобы, воруют, стреляют из-за угла и все такое. Больше всего хотели оружие у нас сторговать, но Вишневецкий им сразу сказал, что оружием мы не торгуем. В итоге, договорились об обмене солярки на лошадей, Вишневецкий обещал им, что через три дня мы заедем к ним, завезем солярку, и выберем лошадей.
— Скажу тебе честно, Коцюба, не нравится мне эта идея торговать с сарацинами. Они же, как ни крути, враги нашего народа, — признался Вишневецкий.
— После Песца глупо вспоминать старые распри, я так считаю, — ответил я, подумав. — И вообще, как по мне, так наш народ, это народ Республики. А в широком смысле все, кто трудом свой хлебушек зарабатывает, будь они хоть трижды сарацины. Все эти допесцовые разборки придумали чмулики, чтобы навариться на войнах.
— Так-то оно так, но сарацины, как мне кажется, так не думают. Они нас ненавидят, Коцюба.
— Ну, так мы же к ним в друзья не лезем, они сами по себе, мы сами по себе.
Горючку мы сарацинам отвезли, в обмен нам дали лошадей, Зиан сам ездил, выбирал. Мы стали учиться ездить верхом. Лошадей, годных под седло, было всего две, тренировались по очереди.
Нашлись и постоянные наездники. Одна из лошадей досталась нашему Шимону, он дневал и ночевал в конюшне. Для него, как оказалось, выросшего на ферме, лошади были не в новинку. Он быстро освоился, стал неплохо ездить, сидел в седле прямо, как влитой, не то, что я. У меня эта наука не пошла, я сидел в седле, скрючившись, как собака на заборе. Чтоб не выставлять себя на посмешище, я тренировался в нашем дворе. Мое напряжение передалось лошади, она взбрыкнула, и я пропахал носом землю, чуть не вывихнув плечо. За моими экзерсисами с подоконника наблюдал кот. Увидев, как я отряхиваю одежду после падения, он фыркнул, зевнул, и спрыгнул с подоконника вглубь комнаты. Я плюнул, и отвел лошадь на конюшню, однозначно решив, что верховая езда не по мне, я и пешком как-нибудь поспею.
Шимон стал у пацанов лидером, а Мишка вообще от них отделился, и где-то целыми днями пропадал. Я спросил как-то у Марины:
— Что там с Мишкой? Почему он со своими бегать перестал?
— Да там какая-то история, вроде побил он кого, из малышей, — ответила Марина.
— И что? — не понял я, — пацаны все время дерутся, это нормально.
— А то, что он побил его без причины, и ребята объявили ему бойкот. Теперь у них Шимон за главного, а Мишка себе новых друзей нашел, — Марина повернулась, и, перед тем как выйти из комнаты, через плечо добавила: — ты бы с ним поговорил, разобрался.
Я пробовал поговорить и с Мишкой, и с Шимоном, но результата не добился, оба отделались от меня общими фразами. Глубже копать я не стал, решил, что сами разберутся, не маленькие. Да и срочных дел навалилось по горло, надо было готовиться встречать посланника Земли Отцов.
Разведка у новоявленной Земли Отцов была поставлена неплохо. Уже через неделю после поездки за лошадьми на связь вышли их представители, и договорились о встрече. В начале следующего месяца по рации передали, что машина под бело-голубым флагом въезжает в город. У условных границ Республики гостей встретили и проводили до самых ворот Форта. Скрипнув тормозами, джип с посланниками подъехал к Форту, и остановился, за ним затормозила наша машина. Приехавшие вылезли из джипа, и прошли в ворота. Я отвернулся от окна, и пошел вниз, на крыльцо — встречать.
Первым шел здоровенный мужик, косая сажень в плечах в новеньком, с иголочки, камуфляже, такой же новой разгрузке и начищенных до блеска сапогах, с плеча свисала винтовка. По отсутствию печати интеллекта на челе здоровяка, я понял, что не он главный, и перевел взгляд на второго, который, внимательно глядя под ноги, подымался по ступенькам. О его статусе красноречиво говорили полковничьи погоны на потертой солдатской куртке. На голове у него была панама, лица не было видно. Когда он поднялся по ступенькам, я увидел его лицо.
— Эран! — удивленно произнес я, — вот это встреча!
Действительно, передо мной стоял Эран, мой бывший взводный, и хороший друг.
— Здравствуй, Коцюба, — улыбнулся он, и хлопнул меня по плечу, — мы что, так и будем на крыльце стоять? Веди в дом!
— Прошу, — показал я на дверь. Эран и его спутник прошли в дом, где к приезду гостей был накрыт стол. Я был рад встретить Эрана, рад, что он остался в живых.
Из членов Комитета присутствовал только Летун. Мы решили, что будет правильно, если с ним встретится кто-то один из нас, в конечном итоге, остановились на том, что встречу проведем я и Летун. Я представил Эрана и Летуна друг другу, они обменялись рукопожатиями. Сели за стол, потекла неспешная беседа. У двух офицеров сразу нашлись какие-то общие знакомые, оказалось, что где-то они пересекались, в общем, разговор сразу пошел доверительный, почти как со своим… почти. После Песца мы все стали очень осторожны.
— Ну, Эран, расскажи, как дошел до жизни такой, — я показал на погоны.
— Давай лучше вы расскажете, как у вас тут все, — хитро усмехнулся Эран. Пришлось мне рассказывать, к рассказу подключился Летун, мы развернули перед Эраном схему устройства нашего сообщества, как что работает, и все такое. Когда я рассказал ему о том, как мы взяли штурмом туннель, он недоверчиво поднял брови. Эран качал головой, задавал вопросы, иногда делал пометки. Ничего секретного
