Вероники, прямо в собачью шерсть, закапали горькие горячие слезы.
Одна из слезинок хлопнулась на нос Анжи. Собака чихнула и спрятала кожаную пуговицу под лапы. Но не ушла, видно, понимала, что в минуту отчаяния и крушения надежд негоже оставлять друга одного.
– У-у-у… – тихонько и тонко заскулила Ника.
Басовито подвыв, ее тут же поддержал Дарик. Девушка испуганно затихла, зажав обеими руками собачью пасть: еще не хватало, чтобы дети увидели ее плачущей. Начнут жалеть, приставать: что случилось? Они же добрые, Петюня и Марфушка…
Даже единственному родному человеку – тетке – не позвонишь! Расстроится, спать не будет, а то еще хватит ума сесть в такси да привезти сюда те копейки, которые на отпуск откладывала.
Не вставая, чтобы не тревожить собак, девушка дотянулась рукой до стола, где валялась телефонная трубка. Набрала номер Жана. Тот сразу понял, что случилось страшное.
– Говори!
– Жанчик, – всхлипывая, начала няня, – у нас все деньги пропали! Ты, случайно, не видел, куда я их засунула, после того как тебе сотню отдала?
– Нет, – расстроился собеседник. – Я же в дом больше не заходил… И что делать?
– Не знаю! – Ника, плача, поведала ему о несостоявшемся бабушкином подарке, и о завтрашнем твороге, и о кухарке, и о детских неминуемых запросах…
– Не реви! – строго утешил Жан. – Бабушке на подарок найдем, у меня кое-что отложено. А что ЕВРу сказать? Допустим, обокрали!
– Собаки бы чужих учуяли!
– Точно. Не катит. А если пожар? Что там тех денег было? Вспыхнули и нету!
– Пожар – это хорошо, – задумалась няня. – Но разве может случиться пожар в одном отдельно взятом ящике стола? Да так, чтобы следов не осталось?
Теперь задумался мажордом:
– Вообще-то, случиться может все. Но следы должны быть. И запах дыма. Тогда бы дети почувствовали. Слушай, а если Дарика подставить? Он же спец по бумагам!
– Да, и об этом я тоже думала, – тихо сказала Ника, поглаживая пса. – Дарик, конечно, кобель, но зачем на него напраслину возводить? Представь себя на его месте!
– Слушай, а давай вообще никому ничего не говорить! Кухарку предупредим: разгрузочная неделя, от молока и творога откажемся. Уж до выходных-то всяко перебьемся!
– А если дети чего попросят?
– Ты же педагог! Придумай какую-нибудь игру там – неделя без доллара!
– Ну да, и без копейки тоже…
– Ника, да протянем мы это время! На подножном корму в крайнем случае! У тебя там когда трава взойдет?
Ника представила себе несчастных голодных двойняшек, ползающих по грядкам, запихивающих в ротики грязными ручонками едва зазеленевшие всходы петрушки и укропа, и испытала такое сильное чувство жалости, что чуть в обморок не хлопнулась! Хорошо что сидела…
– Нет, Жан, – твердо закончила разговор Ника, – буду сознаваться. Пусть ЕВР делает со мной что хочет, но дети страдать не должны!
– В чем сознаваться-то? – не понял Жан.
– Что деньги неизвестно куда засунула и забыла. В амнезии то есть. Это – общеизвестная болезнь, может, он меня и не сразу выгонит…
Коллега грустно помолчал, потом робко посоветовал:
– Пару деньков подожди, а вдруг найдутся?
– Ладно, – вздохнув, согласилась девушка. Положила трубку и снова горько расплакалась. Представила, как будет докладывать о невероятном событии ЕВРу, как недоверчиво округлятся у того глаза, как подожмет, не веря ни одному Никиному слову, тонкие губы кухарка.
«Единственные, кто мне поверит, – дети и собаки. Их не проведешь…»
А дети, видно, что-то и впрямь почувствовали. Вышли на крыльцо будто пожелать спокойной ночи. Увидели в свете фонаря заплаканное нянино лицо, забеспокоились.
– Ника, что ты плачешь? – спросила добрая девочка.
– Ника, что случилось? – встревожился храбрый мальчик. – Кто тебя обидел?
– Даже не знаю, как сказать, – пожаловалась няня. – Куда-то засунула все наши деньги и найти не могу!
– И ты из-за этого плачешь? – не поверила Марфа. – Да папа еще даст, сколько скажем!
– Эх, Марфа, Марфа, – горько качнула головой Вероника. – Это вы у папы попросить можете, а я? Он мне деньги выдал, я должна за них отчитаться. До последней копеечки. А если денег нет и отчитаться не за что, значит, что?
– Что? – хором поинтересовались любознательные двойняшки.
– Значит, я их растратила на себя. То есть, считай, украла.
– Но ты же не укра… дала… – недоуменно запинаясь, произнес Петр.
– А кого это волнует? – усмехнулась Ника. – Денег-то нет… Ладно, деточки, идите ложитесь, поздно уже…
– А ты?
– Посижу тут, воздухом подышу, на звезды полюбуюсь. В последний раз…
– Почему в последний? – уставилась на нее Марфа.
– Да потому, что нет большего позора для честного человека, чем когда его считают вором. Как я у вас после этого работать смогу? Как отцу вашему в глаза смотреть буду? Да я бы сама такую няньку на пушечный выстрел к детям не подпустила! Так что, мои хорошие, завтра будем прощаться. – Ника изо всех сил сдерживалась, чтобы не разреветься на глазах у детей, но все равно всхлипнула.
Озадаченные двойняшки, не зная, как себя вести в такой ситуации, потоптались, повздыхали и тихонько ушли.
Из-за двери Ника слышала, как они о чем-то спорили – видно, решали, как ей, любимой няне, помочь. А чем тут поможешь?
Она осторожно сдвинула с колен шерстяные собачьи головы, подтянула ноги, крепко обняла. Вот и все. Надо собирать пожитки и ехать вместе с тетей Валей в Кувандык. Московский поход за мировой славой закончен. Подиумы, аплодисменты, восторженные поклонники, мировые турне –
Девушка представила эту горестную картину, и стало так себя жалко! Так горько и обидно, что она, не сдержавшись, разрыдалась в голос.
Собаки настороженно вскочили, вздыбили холки. Анжи подскочила сбоку, требовательной мордой отодвинула Никины ладони и принялась слизывать со щек горькую влагу.
Но слезы текли так обильно, что даже собачий язык, большой и работящий, за ними не поспевал.
– Уйди! – отпихнула страдалица ни в чем не повинную собаку и заревела еще сильнее.
За спиной мягко стукнула дверь.
– Ника… – Марфинька, девочка, лапушка, солнышко, не выдержала нянькиного воя, вышла утешать.
Девушка обернулась. Махнула рукой: все в порядке, идите…
– Прости нас, пожалуйста… – глухо пробормотал Петр. – Мы не хотели.
– Господи, да вы-то тут при чем? – сквозь слезы улыбнулась добрым детям няня. – Не расстраивайтесь! Будет у вас другая бонна, не такая несчастная дура, как я!
– Мы не хотим другую! – в голос заревела Марфа. – Мы с тобой жить хотим! Прости нас, это мы!
– Да вижу, что вы, – снова улыбнулась Ника. – Ну, идите ко мне, мои хорошие, посидим в последний раз вместе.
– Мы не хорошие! – дрожащим голосом заявил Петр. – Мы гадкие! Мы тебя подставили! – И тоже заревел, по-мальчишечьи неумело.
– Что вы! Что вы! – испугалась Вероника. – Ну-ка прекратите немедленно! Когда это вы меня подставляли? Да я лучше детей в жизни своей не встречала!
