изучить распорядок: к двум часам мои однокурсники окончательно расходились, а сами драконы впадали в подобие спячки. Всем сейчас не до нас. Но все равно, заходя в загоны, уже готовилась выдать объяснение. Внутри было тихо и темно, лишь сумрачно, как ночник, горел единственный светильник. Я повертела головой, прислушиваясь к звукам. Никто здесь ночевать не остался. Обошлось.
— Так вот вы как, летунчики, живете, — выдохнула Феолески. — А я-то все думала…
По ее лицу я поняла, что она ожидала худшего. Смотря на загоны снаружи, все ожидают. Я провела Риалис в помещение, где содержался Ротар, и остановилась на пороге, привычно со страхом вглядываясь, пытаясь определить дыхание. Дракон смятой кучей тряпья лежал в углу, и ночные сумерки скрадывали его очертания.
— Шхэн, кошмар, я и не думала, что твоему дракону настолько паршиво, — с суеверным ужасом сказала Риалис. — Он живой-то еще?
— Заткнись!
«Кто она, лхани? Лечить?» — Дракон поднял до этого безвольно лежащую на лапах морду, настороженно всматриваясь в Феолески. Всех драконьих лекарей, звероведов, он знал в лицо, а другие сюда обычно не заходили.
«Скоро лечить, — подумала я, — а пока не кусай эту. И потерпи».
«Хорошо, лхани…»
Феолески достала нож, странный посеребренный кинжал с какими-то вензелями, в полумраке не очень-то разглядишь. Кровь получить от Ротара было даже проще, чем мы ожидали: в том месте, где чешуя выпала, кожа была тонкой и незащищенной и легко поддалась. Магичка подставила к краю раны кувшин. Кровь вытекала вялыми редкими толчками, и я с ужасом подумала, что будет, если порез не закроется совсем.
— Думаешь, такая кровь подойдет? — с сомнением спросила Феолески.
— Заткнись! — рявкнула я. — Он дракон! Он магическое существо! Просто он немного болеет. И еще одно слово…
— Да поняла я, поняла. — Дальше все происходило в молчании. Ротар не шевелился, словно совсем ничего не чувствовал, только с неприязнью глядел на склонившуюся над ним Риалис.
«Скоро все закончится. Потерпи. Завтра мы вылечим тебя».
«Мне холодно, лхани». Я села рядом, положила его голову себе на колени. Феолески посмотрела на нас с плохо скрытой жалостью, скривила губы, потом отвернулась к стене. Откашлялась.
— Ну, я покурить. Вы только целоваться без меня не начинайте.
Она не так плоха, как кажется. Правда. Я наложила повязку на худой бок, белая ткань сразу же начала темнеть, тяжелеть от проступающей крови.
«Не надо, лхани». Я не поняла вначале, что он говорит не о перевязке. «Что-то плохое будет, не надо».
«Ты потерпи, Ротар. Чуть-чуть».
«Осторожней, лхани. Я защищать тебя». — Он дернулся, попытался встать на лапы. Ценой жизни, ценой смерти. Ценой боли защитить того, ближе кого нет. Я сглотнула ни с того ни с сего образовавшийся в горле ком, говорить почему-то стало трудно. Мой дракон.
Дом, снятый у какой-то милой старушки, переехавшей к внукам и решившей подзаработать, было легче принять за нежилой сарай, чем за место, где стоило бы ночевать, даже не зажигая свет и не впечатляясь окружающей разрухой. Как пересказала Феолески, старая карга клялась и божилась, что уже не раз сдавала жилье адептам и те всегда оставались довольны, а то, что штукатурка обваливается, окна с трещинами, мебель хорошо если в прошлом веке была сделана, про это она как-то не упоминала. Мне было все равно, не жить же нам здесь, но Феолески, из чьего кармана в основном платили за жилье, яро возмущалась наглостью старой перечницы, разбавляя воплями нервное беспокойство из-за ритуала. За эту цену можно было снять что-то и поприличнее.
Но удобным было то, что развалюха была почти за чертой города, а сама хозяйка лишних вопросов не задавала, мало ли для каких страшных экспериментов или жертвоприношений адепты дом снимают. Старуха, похоже, навидалась всякого. Лучше всего было бы, конечно, обойтись вообще без этого, но ритуальная магия основана на нанесении знаков на ровную поверхность. Если вызов проводить подальше от людских глаз, хотя бы в лесу, то эту ровную поверхность шхэн там найдешь, к тому же может пойти дождь или появиться кто-нибудь вроде любопытного грибника. Или магические эманации привлекут разную лесную нечисть. Будь это обычный ритуал, еще можно рискнуть, но демон вряд ли согласится работать на нас с первой же минуты, а держать его на природе, где защитный круг может разрушить что угодно, слишком опасно. В Академии тоже не проведешь. Архимагистров там, по крайней мере, пятеро, один декан чего стоит, проще самим пойти и признаться, что мы затеяли. Как было высчитано, между этим домом и Академией несколько миль, вполне хватит, чтобы никто из профессоров ничего не почуял.
Внутри дома было душно и жарко. Мебель, потемневшая от времени, покосившаяся и покрытая пылью. В стеклах старого серванта отражались комната и дверь в коридор. Большая часть вещей была вытащена, чтобы освободить место в центре комнаты. Пахло старостью, тленом, запустением. Невыполненными надеждами и древними вещами, которые, может, и значили что-то для хозяйки, а может, она их люто ненавидела. Меня не отпускало ощущение, что мы нагло заглянули в чужую жизнь, и старуха вот-вот явится сюда надавать нам по шее.
Побывавшие здесь до нас адепты оставили о себе память в виде нескольких пустых бутылок, обрывка конспекта и какой-то пролившейся алхимической дряни на полу. Вряд ли здесь хоть кто-нибудь когда-нибудь ночевал. Думаю, даже мы, храбрые демонологи, на это не решимся. Я смотрела, как эльф с Ильдаром, то и дело обмакивая кисти в кувшин, чертят знаки высшей магии на тщательно вымытом полу. Я сидела на краю стола, где уже, методично разложенное по порядку, было все, что пригодится нам, и, поджав ноги, старалась не мешать. Третий час ночи. На все про все — полчаса. Даже странно думать, что через полчаса уже все закончится. Закрыть бы глаза и открыть уже потом. Да я-то ладно, я узнала об этом лишь вчера. Ожидание Феолески, Иля и эльфа длилось месяцы. Так долго готовить этот самоубийственный обряд, и всего полчаса, которые решат, выживем мы или нет, исполнит демон наше желание или расхохочется в лицо. Иногда время невероятно долго тянется, каждая секунда как целая жизнь, и уже неважно, сколько ждала перед этим. Один день или месяцы.
От приторно-удушливого сладковатого запаха слегка кружилась голова. Кровь — всегда сила. На том и стоят все обряды кровной магии, пролившаяся кровь позволяет перешагнуть границу возможностей, опыта, реальности. Чем больше магии в ней, тем сильнее ритуал. Кровь магов, кровь девственниц, которая почему-то действительно гораздо больше подходит для такого вида магии. Но и кровь девственницы или архимагистра не сравнится с кровью дракона. Даже умирающего.
— Закончили, — бесцветным голосом сказал эльф. Ильдар отошел, вытирая руки о край мантии, явно не думая о том, что делает.
Я посмотрела на рисунок на полу. Белая ровная меловая линия, будто подчеркивающая засыхающие кровяные брызги. Ни разу не горевшие свечи по кругу рисунка. Я немного интересовалась ритуальной магией, но моих жалких знаний не хватало на то, чтобы оценить все изящество колдовского обряда, который сейчас прорвет Грань мира. Понимала я только одно: это неповторимо сложное, настоящее произведение искусства, когда каждая линия сама по себе уже законченный шедевр.
В воздухе пульсировала накопившаяся, вот-вот готовая выплеснуться магия, и во рту противно пересохло, как во время жары. Объем энергии был настолько велик, что она стала почти видимой. Если закралась ошибка, если круг призыва не выдержит, нас художественно размажет по стенам, как на той картинке в книге.
— Чертеж рассчитан на четверых. Даже не надейтесь передумать, — словно прочитал общие мысли эльф. «Этот не передумает», — злобно подумала я.
— Да мы что. Мы ничего, — блекло хохотнула Феолески. — Я вот только домой схожу, кажется, я что-то там забыла.
— Риалис, твой знак огня.
— Да? Ну ты меня лучше знаешь, Алли. — Эльф посмотрел на нее с вымученным терпением, пересилив себя. Так мать смотрит на своего ребенка, который шалит и не перестает беситься. Но рука на него все не поднимается и не поднимается.
