любого, кто описал бы мне подобную ситуацию с моим участием. Судьба воистину изменчива.
Демон сидел на корточках, упираясь руками с мощными, почти уродливыми кистями в пол. Даже сидя, он поражал своими размерами. Широкие плечи, обширная грудная клетка, бычья шея. Он был массивен, но неповоротливым назвать язык не повернется. Демон не был уродлив, по-своему он был пропорционально и правильно сложен, но это было сложение гномьей машины для убийства, по нему сразу было видно, даже не пользуясь магией, что он с легкостью проломит стену. Пугал до шхэна, вызывал ощущение опасности только одним своим присутствием. Ему не нужно было даже угрожать, только смотреть. Сидеть здесь. Просто быть.
Вызывал такие чувства, будто смотришь на нависающую громаду скалы и понимаешь: раздавить ей тебя — раз плюнуть. Когда он стоял, рост у него был примерно два метра, на две башки выше меня, большинство же наших магичек вообще едва доставали бы ему до середины груди. Когти были убраны, но я отлично помнила, насколько они длинные и острые. Чудовищное существо, одним своим рождением идеально предназначенное для уничтожения. Слегка заостренные уши, выдающаяся вперед мощная челюсть, четко обрисованные скулы. Его головой с некрасивыми, словно грубо вырубленными чертами лица, можно было пробивать камни, и он наверняка даже головную боль не заработает.
Чуть выше линии роста волос, по бокам головы у демона пробивался костяной гребень. Точнее, два костяных гребня, небольших нароста, выглядывающих из пепельно-серой гривы. Волосы у него напоминали скорее жесткую косматую звериную шерсть и спускались до плеч нечесаными прямыми прядями. На демоне была черная, местами рваная рубаха, вчера видно в припадке ярости сам себя когтями полоснул. С шеи свисала круглая штуковина на цепочке, хотя это на нем цепочкой смотрится, на мне бы это сошло за цепь, на которой амбарный замок висит.
— Хочешь, я исполню любое твое желание? — неожиданно спросил демон. У него оказался приятный голос, так непохожий на вчерашний яростный хрипящий рев. Негромкий, мягко шелестящий, как листья осенью, когда гуляешь по аллее и чувствуешь, как они шепчутся, ломаются, вздрагивают под подошвами ботинок. Его голос навевал осеннее сонное спокойствие.
— Конечно, хочу. Засунь руку в задницу и сделай маме ручкой, — машинально ответила я, уже привыкшая к извращенским подколам Эйхена. Исполнитель желаний шхэнов.
Демон глухо зарычал, и я едва сдержалась, чтобы не вжаться в стену.
— Ничего ты мне не сделаешь. — Мой голос даже для меня звучал неубедительно.
— Ты так уверена, козявка? — осклабился он. — Я найду всех твоих потомков, всех твоих родственников, всех твоих еще живущих предков и вскрою им череп, вырву им кишки и намотаю их на руку, как праздничную ленту. А ты будешь смотреть, малявка, и я буду наслаждаться твоим ужасом.
Я задумчиво запихнула в рот остатки бутерброда, прожевала, потом неторопливо подошла и села на корточки перед демоном. Вблизи он оказался еще, если можно так выразиться, нечеловечнее. Тускло-серая кожа. Трудно поверить, что у кого-то такой оттенок может смотреться так естественно. На висках, на стыке линии роста волос и кожи, странные полупрозрачные темно-серые вкрапления, смахивающие на чешую.
— А почему у тебя чешуя на башке? У демонов что, предки — рыбы? — Он оскалился, наклонился вперед, лишь призрачная грань между нами не давала ему оказаться еще ближе. В глазах сверкало желтое, медное расплавленное море, которое завораживало так же, как и безграничная темнота. — Что, не рыбы? Хотя о чем это я… А, ну да. Ты будешь сидеть здесь, демон, пока не согласишься. Не знаю, насколько вы выносливы, но тебе тоже нужно есть и пить. Я буду есть, что мне угодно, у тебя на глазах. Я буду спать в мягкой постельке. А ты будешь торчать здесь на ледяном полу и медленно подыхать от голода и жажды.
— И это нас, делхассе, еще называют безжалостными, — усмехнулся демон. В какой-то момент я поняла, что не могу смотреть ни на что, кроме его клыков. Острых, снежно-белых, созданных для того, чтобы рвать живую плоть.
— Все в мире относительно. А вызвали мы тебя не ради развлечения, а потому что нам всем действительно приперло. И я пойду до конца, демон, ради того, кто зависит от меня. Может, я и трусливая с виду, у любого коленки подогнутся, когда такая тварь, пуская слюни, кидается, но я не сдамся. Потому что выбора у меня нет.
— Какая речь! Мне начать восхищаться? — Демон приблизился еще, уперся широким лбом в невидимую границу, я видела его близко-близко. Кожа у него на вид была грубой, словно присыпанной серой каменной крошкой. — Кого ты хочешь убить, козявка? Маму, папу? Изменчивого возлюбленного? Престарелую тетушку ради наследства? Ты можешь сказать дяде демону все.
Пока я болтала с демоном, меня не отпускало странное ощущение, будто мы — старые приятели, собрались здесь за чашечкой чая. Полумрак комнаты, единение, отрезанность от всего остального мира. Какая-то ненужная, раздражающая интимность.
— Мы никого не хотим убить.
— Все хотят быть счастливыми, — усмехнулся демон. — А счастье для большинства это чужая боль. Но подумай, козявка, разве вы имеете на нее право? Чем вы лучше?
— Для меня счастье, чтобы чужая боль прекратилась. Ты кое-кому можешь помочь.
— Маленькая козявка с благими намерениями, да? — Он развеселился. — Но что ты можешь сказать об остальных? Если они попросят меня о чьем-то убийстве, готова взять это на свою чистенькую совесть? Какую-нибудь невинную старушку, не подозревающего ни о чем человека, отъявленного подонка и мерзавца, которого уже земля не носит… Но кто вы такие, чтобы судить, что они заслужили чудовищную смерть от моих рук? Скажи мне, малявка, у вас есть это право?
Он явно знал, как давить на слабые места. У меня появилось мерзкое предчувствие, потому что он перечислил все мои страхи. Глядя на эту зверюгу, даже не подумаешь, что он обладает такой невероятной проницательностью.
— Да никто не будет заставлять тебя убивать!
— И ты им веришь? — Демон веселился еще больше. — Сама невинная наивность. Вы, люди, не вызываете делхассе ради мелких шалостей. Только ради больших. — Он загоготал. — Они могут сейчас утверждать что угодно, но когда придет время, назовут совсем другое. И меня уже не остановишь. Я прорвусь через любые укрепления, любые заклинания, через каменные стены и водные преграды. И вырву чужое сердце, разорву на части, выпущу кишки. От меня не спастись.
«Только о чужих кишках и думает», — перекосило меня.
— Да не будем…
— Ты их настолько хорошо знаешь? Их тайные желания, страхи? Что происходит в их голове?
— Да! — сказала я. А потом задумалась. Я была уверена точно только в Феолески. Прямолинейная, насмешливая, крикливая. Но приканчивать и калечить никого не будет. Ильдар — тихий, молчаливый, замкнутый тип. Но у него болен отец, и хоть не знаю, что у него в башке творится, уверена, что он загадает. С эльфом было паршивей. Я не была уверена ни в чем.
— Загадай свое желание. И я выполню его. Спасу, кого хочешь. Зачем позволять остальным творить зло твоими руками? Потом отпустишь меня.
На секунду я задумалась. А если заставить выполнить демона три желания, а не четыре? Но кто я такая, чтобы лишать эльфа единственного шанса.
— А тебе-то какая разница?
Демон продолжал как ни в чем не бывало:
— Сама посчитай. Одно желание лучше, чем четыре. Я не собираюсь тратить на вас, мелких поганых заморышей, свои силы.
— Нет. Либо четыре, либо торчишь тут вечность.
Он глухо зарычал.
— Судя по твоим клыкам, — продолжала рассуждать я, — ты любишь кровь и мясо. К тому же ты здоровый и наверняка много жрешь. И скоро начнешь подыхать от голода. Знаешь, что я съем, когда выйду из этих темных-темных комнат? Прожаренный бифштекс с картошкой, который так вкусно пахнет, из парного мяса, горячий, дымящийся. С луком. И его кусочки я буду медленно жевать, а потом они будут скользить в желудок.
У меня слюни потекли. На самом деле нормальный бифштекс я ела прошлым летом, когда гостила
