«Останкинской». Да и «Краковская» вполне бы сгодилась.
– Погоди, Даш, дай доесть, – прошамкал мой будущий зять набитым ртом.
Пришлось снова сесть и мелкими глоточками, будто смакуя, выпить треть стакана апельсинового сока, который, кстати, я терпеть не могла и потребляла только с кампари. У меня с детства была аллергия на цитрусовые. От одной апельсиновой дольки лицо могло обсыпать так, будто я краснухой болею. От сока, правда, такого не случалось, но вдруг…
– Ну, – встал наконец ненасытный опер, – пошли. Нам сегодня надо обойти и изучить все княжество, чтобы ты со знанием дела могла рассуждать о местных достопримечательностях.
– А лавка? – напомнила я.
– Какая лавка? – оторопел Макс.
– С колбасой и сыром, сам сказал, за углом!
– Ну…
– Чего – ну? Давай, дуй туда, купи того и другого, а я пока кофе в номер закажу.
– Ты серьезно? – не поверил Макс.
– Еще как. Мне питаться хорошо надо. Я – больная. Забыл, что ли? Как я голодная гулять пойду?
Честное слово, я нисколько не лукавила. Выйти из дома без завтрака, причем плотного, я категорически не могла. Потом уже, днем, мне легко было обойтись и без обеда, и без ужина, но завтрак – это святое! Что поделаешь, все мы родом из детства. А в детстве меня утром всегда как следует кормили. И перед школой. И перед университетом. Без солидного утреннего бутерброда жизнь моя становилась скучна и тосклива. Я злилась без всякого повода, раздражалась, короче, сама себе была противна. Поэтому лучше не экспериментировать. И плевать я хотела на все аристократические традиции! Свои введем, когда придет время! Митя, думаю, меня в этом поддержит.
Когда Макс вернулся из вожделенной лавки, в моем номере уже стоял горячий кофейник и запотевший от тепла фарфоровый сливочник.
– Как в тебя столько влезает? – покрутил головой Макс, наблюдая за тем, как стремительно тает хрустящая колбаса длинного французского батона, щедро сдобренная роскошной ветчиной и неведомым, порезанным на тончайшие полукружья, желтым сыром.
Впрочем, примерно половину принесенного этот лицемер охотно употребил сам.
– Чтобы не пропало, – логично пояснил он.
Наконец, опустошив кофейник и запив для верности типично российский завтрак персиковым соком из гостиничного бара, мы выбрались на улицу.
И сразу окунулись в атмосферу праздника.
Все сверкало, звенело и пело. Солнце плескалось в синей, будто специально подкрашенной воде. Белые мягкие облачка цеплялись пушистыми лапками за верхушки оранжевых гор, и если долго смотреть вдаль, в сторону моря, то бухта и небо сливались в единое целое, так, что было уже не понять, где вода, а где воздух. И яхты на голубом блюдце становились белыми облаками, спустившимися с неба, а облака, наоборот, приобретали очертания белоснежных морских аристократок.
По улицам прогуливались нарядные люди, не ходили, не шлялись, а именно прогуливались – степенно и вальяжно. Никто никуда не спешил! Верно потому, что в этом месте ни у кого из присутствующих просто не было никаких дел. И сама эта жизнь, праздная и праздничная, представлялась самым главным делом, которому стоило посвящать минуты, часы, дни, короче – все время.
Сказать, что сам город, поразил меня своей неземной красотой – вовсе нет. Ничего такого, супер-пупер, я не обнаружила. Ну дома, просто вырастающие из скал и налезающие один на другой. Так это не от хорошей жизни – места в княжестве маловато. Ну дворцы, от старинных, которым, наверное, столько же лет, сколько династии Гримальди, до так себе, вполне привычных, век, так, девятнадцатый-двадцатый. Полно кафешек, где ведутся, судя по лицам, бесконечные умные беседы ни о чем. Пальмы. Мандариновые деревья. Цветы.
Красиво, спору нет, чистенько, ухожено, но уж чтобы заходиться от восторга – увольте. Европа как Европа. Конечно, если бы опять же я нигде больше не была, то… А так…
Макс, кстати, со мной был совершенно согласен. Но тут же сказал:
– Родину не выбирают. Раз выпала тебе судьба быть принцессой Монако, значит, будешь. И нечего нос воротить.
Я, собственно, и не воротила. С чего? Если иметь все окружающее в виду, как место для жизни, то – вполне. Здоровый морской воздух, приличное общество, почти полное отсутствие преступности, как меня профессионально заверил мой компаньон. Интересно, для частных самолетов тут площадки есть? Или хотя бы для вертолетов? Ну чтобы в Ниццу без конца не мотаться. Работать-то я не брошу, значит, придется по миру колесить. Да и с официальными визитами ездить туда-сюда замучаешься.
Мы уже бодро цокали моими Manolo Blahnik по старому городу, приближаясь к главному его месту – княжескому дворцу – La Palais Princier, когда я, чуточку ушедшая вперед, вдруг услышала дико неприличный звук, который обычно сопровождает ненароком испорченный воздух. Вот это mauvais ton!
Как воспитанный человек, понятно, я даже не обернулась, чтобы не смущать своего спутника, хотя, конечно, про себя отметила, что после давешнего количества сожранных круассанов и джема и не такое может случиться. На всякий случай, однако, зорко огляделась по сторонам, выискивая место общего пользования, и тут с ужасом поняла, что Макс оконфузился не с обжорства, а от элементарного страху. Или неожиданности. Потому что прямо мимо нас, почти задевая за бордюр, бесшумно и целеустремленно, как огромный таракан, прополз Rolls-Royce.
На многочисленные лягушастые Ferrari и безголово-бесстыдные кабриолеты я уже нагляделась, а вот этого монстра, который, казалось, и поместиться-то на узенькой улочке не мог, увидела сегодня впервые. Сливочно-розовый, будто обсосанная гигантская карамелина, он, покачиваясь, прошуршал мимо нас, не потрудившись даже предупредить о своем появлении сигналом. То есть не успей мы отпрыгнуть в сторону, так и погибли бы во цвете лет под колесами этого чудовища на ближних подступах к своей нереализованной мечте.
В проплывающем зеркале окна отразилось мое испуганное лицо вместе с изящными линиями силуэта и восхитительной грудью, туго обтянутой тонким трикотажем. Забыв об опасности и позорном проступке Макса, я даже двинулась параллельно автомобилю, чтобы не терять из виду такое чудесное изображение. Зеркало бликануло, скомкав и расплющив мою фигуру, и поползло вниз, замещаясь чем-то темным и глубоким. То, что это всего лишь открывается окно, я сообразила, когда в разверзнувшейся щели образовалось вдруг знакомое смуглое лицо со щеточкой усиков и радостный голос из чрева салона провозгласил:
– Ну, блин, засада! Куда ни ткнись – знакомые рожи! Дашка, ты-то здесь какими судьбами? О, и будущий Ильдаров наследник туточки? Так, может, и остальные Рашидовы здесь? Здорово, ребята! Чего пехом? Айда, прыгай в машину!
Тимур Дацаев, друг Ильдара. Занимается поставкой на Запад сибирского кедра. Еще у него где-то в Африке небольшое месторождение платины. Ильдар называет друга «Ложка» за то, что Тимур отлил из собственной платины столовую ложку и теперь ест только ею. Сахар в чае мешает тоже. И мясо. Сначала режет его на куски, а потом ест ложкой. Но все это, конечно, дома, когда никто не видит. А так – обычный человек. Очень милый.
Как-то на день рождения Галки он явился с женой, так эта женщина, Гульнара, за весь вечер, кажется, не сказала ни одного слова и ни разу не подняла глаз. Не пила и не ела. Просто сидела как статуя. С прямой спиной и пылающими щеками. Галка потом мне по секрету сообщила, что Гульнара с детьми постоянно живет где-то в ауле на Кавказе, а в Москву Тимур ее за десять лет брака вывез второй раз.
Вот я бы согласилась так жить? Муж, значит, всемирно известный промышленник, а жена – рабыня бессловесная.
– Так чего вас в эту дыру занесло? – повторил свой вопрос Тимур, когда мы оказались в салоне. Скука смертная! Я уже пожалел, что встречу со своим банкиром тут назначил. Хорошо, что наши начинают съезжаться, хоть будет с кем слово молвить.
– Наши – это кто? – живо заинтересовалась я.
– Наши – это наши, – довольно объяснил Тимур. – К вечеру обещал Петька Потапович на яхте прибыть.
