— Предположим на минуту, что я прав. Оуэн следил за Лореном, и тот заподозрил неладное. Он подвергался смертельной опасности, но не хотел до поры сообщать мне об этом. Видимо, боялся, что вся слава достанется мне. Но на всякий случай все же оставил мне какую-то ниточку, ключ к разгадке. Допустим, в камере хранения где-нибудь в аэропорту или на вокзале. Не на мое имя, разумеется — он знал, что я являюсь сотрудником полиции.
— На какое-то имя, известное вам обоим.
— Да. Может быть, Гомер Чандразехар. Или даже Кьюб Форсайт — более подходит, поскольку Кьюб мертв.
— Мы проверим эту версию. Но вы должны понимать, что это еще ничего не доказывает.
— Разумеется. Дайте мне знать, если что-нибудь найдете.
Я ступил на движущуюся дорожку тротуара, не заботясь о том, куда она меня приведет. Это давало возможность поостыть и успокоиться.
Неужели Ордаз прав?
Оуэн работал на торговцев органами? Он скорее стал бы донором.
Оуэн, покончивший с собой таким способом? Невозможно.
Оуэн дает мне знать о том, что был связан с этим грязным бизнесом? Мне? Никогда.
Дорожка змеилась мимо ресторанов и торговых центров, церквей и банков. Узкая полоска неба едва проглядывала из-за небоскребов.
Зачем Лорену избавляться от Оуэна таким замысловатым способом? Он мог просто навсегда исчезнуть в банке органов, раствориться без остатка — и концов бы не нашли.
Дорога тем временем сузилась, магазины постепенно исчезали. Я огляделся, пытаясь определить, где нахожусь. Какой-то жилой район…
Стоп.
Я в четырех кварталах от офиса Грэма.
Подсознание сыграло со мной злую шутку. Я хотел взглянуть ему в лицо. Соблазн был почти непреодолим. Некоторое время я колебался, затем решительно свернул на другую дорожку. Возможно, мне удалось бы притвориться разочаровавшимся, уставшим от жизни бедолагой. Но нельзя недооценивать противника. Грэм наверняка хорошо осведомлен о деятельности нашей организации; наверняка ему показали несколько голографии, и среди них — физиономию вашего покорного слуги. Не стоит рисковать.
Но что же делать, черт возьми?!
Какой-то непоследовательный убийца. Если предположить, что Оуэн умер насильственной смертью, то его действительно глупо было оставлять без присмотра — его легко могли обнаружить, или он сам мог освободиться… Нет. Его должны были стеречь, как зеницу ока. Целый месяц.
Вот оно.
Я снова сошел с дорожки и поймал такси. Тут есть над чем подумать…
Приземлившись на крыше пансиона Санта-Моника, я спустился по эскалатору в вестибюль и нашел администратора. Если он и удивился, то виду не подал, и вежливо пригласил меня в свой кабинет. Здесь было куда просторнее, чем в вестибюле; даже в чем-то уютнее — картины на стене, голография Миллера с женой на столе, пушистый коврик, прожженный в одном месте сигаретой.
Управляющий вопросительно посмотрел на меня.
— Я прибыл к вам по делу. — Он бегло взглянул на протянутое удостоверение детектива ОРП и вернул, даже не открыв.
— Полагаю, речь пойдет о том же?
— Да. Я убежден в том, что у Оуэна Дженнисона были посетители.
Миллер улыбнулся.
— Это смеш… невозможно.
— В прошлый раз вы утверждали, что ваши голокамеры фиксируют только посетителей, так?
— Верно.
— Значит, у мистера Дженнисона был кто-то из ваших же постояльцев!
Управляющий растерял все свое хладнокровие и вытаращил глаза.
— Не может быть! Нет, мистер Гамильтон, я не понимаю, почему вы настаиваете на этой версии. Если бы его обнаружили, то сразу дали бы мне знать.
— Не думаю.
— Камеры фиксируют жильцов с других этажей? — Да.
— Значит, это были его соседи по этажу. Миллер неохотно кивнул.
— В-возможно. Что касается голокамер, это весьма вероятно. Но…
— Тогда осмелюсь попросить предъявить мне голографии всех жильцов, снимавших квартиры на восемнадцатом этаже в течение последних шести недель. Вы сможете отослать их мне в управление?
— Конечно. Они будут у вас через час.
— Отлично. Теперь вот еще что. Если человек вышел с девятнадцатого этажа и спустился на восемнадцатый, камера сделает снимок только в первом случае, так?
Миллер снисходительно улыбнулся.
— В нашем пансионе нет этажей.
— Только лифты? Разве это не опасно?
— Нисколько. Для каждого из них установлен аварийный источник питания. Да и потом — кто бы захотел карабкаться на восьмидесятый этаж, даже если лифт выйдет из строя?
— Ясно. И последнее. Как вы считаете, мог ли кто-то проникнуть в базы данных компьютера и, например, изменить настройки камеры?
— Я… кхм… не специалист по взлому компьютерных систем, мистер Гамильтон. Почему бы вам не обратиться к фирме-производителю?
— О'кей. Какая у вас модель?
— Минутку, — он наклонился и достал папку из ящика стола. — EQ 144.
— Ага.
Все, что нужно, я узнал… и все-таки почему-то не хотелось уходить. Что-то еще беспокоило меня. Миллер откашлялся.
— Это все, сэр?
— Да. Нет. Могу я еще раз осмотреть номер 1809?
— Сейчас узнаю, свободен ли он. Да, все в порядке. Я провожу вас. Как долго вы намерены там пробыть?
— Не знаю. Не больше получаса. Спасибо, я сам доберусь.
— Отлично, — он протянул мне ключ.
Слабая искорка промелькнула в углу лифта. Я бы принял ее за обман зрения, если бы не знал о голокамерах.
Квартира Оуэна превратилась в пустую коробку; вся мебель была убрана. Ничего, кроме голых стен. В жизни не видел более пустынного места. Хуже, чем на каком-нибудь заброшенном обломке астероида.
Панель управления находилась возле двери. Я включил свет, затем нажал кнопку извлечения. Появились синие, красные и зеленые линии, обозначающие места для кровати, кухни, столиков. Очень удобно — можно заранее побеспокоиться о том, чтобы гость не стоял на столе в момент его выдвижения.
Я пришел сюда в надежде проникнуться духом квартиры, подстегнуть свою интуицию, проверить, не упустил ли чего-то важного. Посмотрим…
Я нашел на панели схему электрических цепей. Она была слишком маленькой и запутанной; мне пришлось отследить несколько контактов «вручную», пользуясь пальцами воображаемой руки. Все они соединялись напрямую с приборами, без посторонних ответвлений. Значит, только находясь в комнате, можно было узнать, что из мебели в данный момент находится на поверхности.
Я извлек из стены кухонный уголок и кресло, в котором умер Оуэн, и сел в него. Оказалось, что из-за плиты и раковины не видно двери. Соответственно, из прихожей было не видно кресла — то есть Оуэна.
