моложе) не соответствовал стандартам. Он был скорее йогином, чем интеллектуалом. Его главной практикой был Чёд, 'отсечение' - захватывающая медитация, убивающая корень привязанности. Под аккомпанемент чрезвычайно красивого ритмичного пения и при музыкальной поддержке большого ручного барабана, колокольчика и трубы из бедренной кости, в этой медитации практикующий мысленно жертвует собственное тело голодным духам и прочим бедствующим существам, а ум отсылает Ламе. Это -практика, используемая в старых школах тибетского буддизма. Переживания в процессе этой медитации могут быть самыми впечатляющими. Сначала привлекаемые энергии появляются в воображении медитирующего, но затем он действительно видит их, и тот, кто освоил это всеобъемлющее отсечение привязанности, может потом только смеяться над всем, что обычно вызывает в людях страх и подавленность.
Монгольский лама предложил научить нас этой практике, не откладывая дело в долгий ящик, что было большой честью. Всё, что от нас требовалось, - это провести с ним шесть месяцев на местных кладбищах. Но мы хотели сначала закончить основополагающие практики с Калу Ринпоче. Костями чувствуя, насколько эффективной оказалась первая, мы горели желанием продолжать и были уже достаточно учёными, чтобы не менять просто так медитации, не спросив сначала у тех, кто уже вёл нас, - надёжный рецепт против неприятностей. Поэтому, поблагодарив его за доверие и пообещав принять поучение, как только это будет возможно, мы рассказали ему, чем уже занимаемся и под чьим руководством. Когда мы собрались уходить, я упомянул в разговоре о своём ребре, на что лама тоже от души посмеялся. На самом деле, идея положить нечто твёрдое под грудь там, где она ударяется об пол, родилась после прочтения одной из брошюр китайского йога, живущего внизу. Но лама, казалось, ничего не слышал о нём, хотя Таши знал его хорошо. Это из его отеля нам принесли те самые мясные момо.
Старый лама взял немного серо-жёлтого порошка длинной ложкой из двух различных бутылок и завернул его в три квадратных кусочка рисовой бумаги. Произнося нараспев пожелание о благополучии, он вручил их мне и сказал: 'Эти два примешь с горячей водой рано утром завтра и послезавтра, а этот завтра вечером, с тёплой'. В результате боль действительно исчезла, и с тех пор ребро никак о себе не напоминало. Трудно сказать, что подействовало так исцеляюще, - его непосредственное влияние или порошок... Возможно, и то и другое вместе.
Вскоре после этого мы вынуждены были вернуться в Калькутту. Полиция в Дарджилинге не могла больше продлевать наши пропуска, поэтому нам пришлось отправиться к полицейскому начальству, чтобы получить новые. Молодой, хорошо образованный человек в конторе в Доме Писателей, несомненно посланный туда хорошей кармой плюс влиятельным папашей, отнесся к нам с симпатией, и мы ответили тем же. Он пообещал устроить нам разрешение на полугодовое пребывание в районе Дарджилинга. Как обычно, мы сослались на медицинские причины, на то, что Ханна нуждается в горном воздухе для поправки здоровья после дизентерии в Непале. Чиновники, наверное, подозревали, что мы миссионеры, но им было всё равно, так как они ничего против миссионеров не имели. Открой мы им истинную причину нашего пребывания в Дарджилинге, они бы моментально аннулировали все разрешения, как это регулярно происходило с нашими менее опытными друзьями, и как они безуспешно пытались поступить с нами несколькими годами позже, когда разоблачили нас. Тибетцы для них низшая каста, грязные беженцы, которые, возможно, тайно работают на Китай. Им сильно досаждает тот факт, что западные люди, их тайные идолы, приезжают теперь учиться у самых низких беженцев в их собственной стране. Прятать чётки и застёгивать рубашки, чтобы скрыть шнуры благословения, перед тем, как идти в какое-либо официальное заведение, - это стало вскоре второй натурой для друзей Тибета.
Разрешение было обещано через десять дней, и в ожидании его мы решили не торопить события возвращением в горы. Вместо этого мы отправились в Пури, город на берегу Бенгальского залива. Он находится к югу от Калькутты и известен как приятное место для зимнего времени в Индии. Итак, мы выбрали Пури, потому что слышали о нём много хороших отзывов, и от туристов, и от хиппи, но также он представлял для нас особый интерес, поскольку там жил Джозеф, бывший слуга В.Й. Эванс-Венца. Он прислуживал ему в двадцатые годы в Сиккиме, когда профессор добыл первые и, наверное, лучшие переводы некоторых очень важных и прежде секретных тибетских текстов. Вскоре после первой мировой войны появились искусные переводы Ламы Кази Дава Самдуба в виде четырёхтомной оксфордской серии - 'Тибетская книга мёртвых', 'Великий йогин Тибета Миларепа', 'Тибетская книга великого Освобождения' и 'Тибетская йога и тайные доктрины'. Особенно с последней из этих книг мы не расстава
лись со времени тюремного заключения. Тут был шанс увидеть человека, который являлся свидетелем самой первой встречи двух передовых культур, слиянию лучших аспектов которых мы надеялись способствовать.
Североевропейская цивилизация, распространившаяся по миру, и тибетский буддизм гармонично дополняют друг друга во многих отношениях. Сегодня мы продолжаем считать прямые переводы в этих четырёх книгах первоклассными, однако большинство медитаций нельзя практиковать без солидной подготовки и необходимых наставлений. Комментарии же только запутывают. Доктор Эванс-Венц защищал докторскую степень по кельтской религии друидов, и глубокое понимание буддизма было ему просто не по плечу. От подобных комментариев нет пользы никому, и вся свежесть и сила теряется из-за смешения терминологий и взглядов религиозных систем. У них слишком разные пути и цели. В наше время гораздо полезней выяснять, какие религии помогают существам и несут свободу, и останавливать те, которые наносят вред.
Наша встреча с Джозефом не ознаменовалась активным общением: когда его пугливые внучки, наконец, открыли дверь и впустили нас, мы увидели Джозефа в постели, и он почти не мог говорить. Зато мы насладились видом цилиндра и трости Эванс-Венца. Всё семейство только и говорило о соседях-индусах: те бросались в них камнями, потому что они были христиане, и внучки - вполне привлекательные на фоне местных усатых дам - не могли найти себе мужей.
Мы провели в Пури несколько замечательных дней в домике на берегу, купаясь в удивительно мутной воде и поедая горы пищи после всех этих простираний. Мы выучили наизусть 100-слоговую мантру для второй части основополагающих упражнений, узнали о последних событиях у местных хиппи и поработали 'гидами' группы, которая приходила в себя после тяжёлого кислотного 'отъезда'. Некоторые хиппи даже открылись буддийской мудрости и приехали потом к нам в Сонаду. Теперь каждый раз, рассказывая о Кармапе, я чувствовал, как что-то течёт через меня, и слова просто приходили сами собой. На самом деле, хорошо, что мы проходили эту напряжённую часть нашего развития в таком 'раю для простачков', как Индия, а не под критическими взорами наших образованных родных и друзей. Им наверняка показалось бы странным, что мы почти не говорили больше о вещах, не связанных как-либо с освобождением ума, и видели все ощущения и события именно в этом свете. Уже тогда сила учения Будды свела энергию ума в этом едином центре нашего внимания, а повторение мантр и слияние с Будда-формами энергии и света всё стремительней растворяли стереотипы и мешающие чувства, оставляя только осознавание. Мы не сомневались, что развитие теперь будет автоматическим, хотя мы и находимся только в начале долгого странствия.
Глава четырнадцатая
Продолжение стабильной практики
Вернувшись в Сонаду с разрешением на большой срок пребывания, мы обрадовались хорошим новостям. Наши почти забытые запросы о допуске в Сикким, поданные два месяца назад, власти удовлетворили, и это было как раз вовремя. Кармапа собирался давать большое посвящение Дол-мы Налджормы. Эта важная передача, которую каждый Кармапа даёт только несколько раз, длится не один день и сопровождается прочими посвящениями. Большинство сонадской группы Калу Ринпоче уже уехало в Румтек, и мы, почти не распаковываясь, направились прямиком туда, взяв с собой двух австралийских друзей, приехавших с нами из Пури. Ничего не зная о Кармапе и почти ничего - о буддизме, они как-то запросили пропуска, будучи в западных Гималаях. Опять всё, связанное с Кармапой, прекрасно совпадало. Мужчина из этой пары занимает сегодня высокий пост на поприще содействия коренному населению Австралии, а женщина поддерживает центр Тхеравады близ Сиднея.
В тот же вечер мы пересекли последний мост и оказались в Сиккиме. Вышли из джипа у дороги в Румтек, на восьмом километре от Гангтока. На этот раз погода была сухой и бодрящей, и последний отрезок
