картошкой, руки как спички. И вдруг нам стали строить глазки. То молнией мелькнет робкий взгляд из очереди в школьной столовке, то тень улыбки пробежит по девичьей стайке перед классом домоводства. Нас позвали прыгать в резиночку, мы помялись и согласились. Ребята завидовали, называли нас ухажерами. Голова шла кругом и было даже как-то жутко.
Тем временем мы по-прежнему торчали в гараже, разучивая хиты, которые я слушал по радио и потом воспроизводил на память. Ниила прыгал и бренчал на 'бревне', я пел. К тому времени я догадался, что надо не напрягать горло, а петь как бы грудью, так что звучал я уже не так паршиво, как раньше. Голос мой окреп и временами выдавал что-то отдаленно напоминающее музыку. В эти минуты Ниила улыбался загадочно и дружески толкал меня в плечо. В перерывах мы обсуждали связь между девчонками и рок- музыкой, пили газировку 'Мэри', волновались.
Пару недель спустя ситуация накалилась до предела - одна девчонка из Приречья зазвала весь класс к себе на вечеринку. Заправившись лимонадом и попкорном, народ устроил шманцы-зажиманцы. Мы с Ниилой хотели улизнуть, но девчонки зажали нас, стали целовать. Я четыре дня ходил с подругой, потом отшил ее и вернул подаренные цепочку, латунное кольцо и фотографию, где она надела кружевную блузку и намазалась маминой помадой.
Вскоре после этого как обрубило. Девчонки нашли себе более привлекательные объекты, стали ходить с большими ребятами из шестого класса. Оказавшись на мели, мы с Ниилой решили наверстать упущенное, предложили еще раз выступить на Веселом часе, но учительница только руками замахала. Я попытался вернуться к отвергнутой мной подруге, но получил от ворот поворот. Необъяснимая все-таки штука - жизнь.
.
ГЛАВА 9
.
Отучившись три года в Старой школе, мы, салаги, в большинстве своем уже умели читать и писать. Настала пора переходить в средние классы, в паяльскую Центральную школу - желтую кирпичную коробку, похожую на конструктор 'лего'. Учебный год начался с кампании по борьбе за чистые зубы. Признаться, это было довольно кстати - на последнем осмотре мне запломбировали шесть дырок, а Нииле - все девять. У других ребят в классе зубы были не лучше - пришлось срочно выписать еще один грузовик амальгамы из Линчёпинга. Мы группами потянулись в канцелярию: жевали специальные таблетки, от которых налет на зубах окрашивался в ядовито-красный цвет, потом, глядя в зеркало, чистили зубы под надзором строгой докторши. Вверх-вниз, вверх-вниз - так не меньше десяти раз с каждой стороны. Может, благодаря этим урокам гигиены, а может, благодаря полосканию со фтором - так или иначе, весь остаток средней школы я проходил без единой дырки.
Когда стоматологи увидели, что сверла жужжат все реже, они придумали себе новое занятие. Повадились ставить нам брекеты. Не было недели, чтоб очередного бедолагу не волокли в зубоврачебный кабинет, где его рот набивали пластмассой и проволочками. Стоило твоему зубу покоситься хоть на столечко, его тут же начинали исправлять. Когда мой клык не пожелал стоять по стойке 'смирно', я проклял все на свете, бегая в местную стоматологическую поликлинику. Моя докторша, всегда с недоуменной складочкой на лбу, орудовала клещами, затягивая стальную проволоку так туго, что моя башка аж звенела. А я, едва выйдя из кабинета, брал велосипедный ключ и ослаблял зажим, и так до следующего раза. Несколько раз ко мне наведывался Специалист - лысый мужик из Лулео. Правда, с той лишь разницей, что затягивал он еще туже, да пальцы его воняли табачным дымом, когда он ворочал ими у меня во рту.
Итак, мы ходили в средние классы, не за горами была и пора созревания. На переменах мы уже видели, что нас ждет. Шестиклассники, разбившись по парам, ходили под ручку и сосались. Девки курили, прячась за углом. С каждым годом все больше красились. Нас это пугало - мы не могли понять, что к чему. Что, и мы станем такими же? Да, скорее всего, внутри что-то зрело, какое-то зерно. Оно уже набухло внутри - того и гляди, вырвется наружу.
Нам твердили, что надо знать несколько языков - мы взялись за английский; родной финский все реже звучал на школьном дворе. Я пытался копировать английские хиты из 'Десятки лучших'. А так как магнитофон мы еще не купили, во время прямых трансляций я записывал тексты на слух, сколько успевал. Слов я не знал и писал, как слышал, выучивал эту белиберду наизусть и пел в гараже, исполняя для Ниилы то '
Ниила пришел в дикий восторг. Спросил, у кого это я научился петь по-английски?
– Сам, - сказал я, не поведя бровью.
Ниила немного подумал. Потом вдруг решился на смелый шаг. Сказал, что будет играть на гитаре.
У своего дяди я выпросил акустическую гитару, купленную им на отдыхе в Болгарии. И завертелась карусель: поездка в музыкальную лавку в Лулео, где мы купили ноты для начинающих, постижение нелегкого искусства настройки - короткие, дубовые пальцы, точки и цифры (из них должны были получаться звуки, а получалось совсем другое), новые уроки настройки, открытая неприязнь Ниилиных домочадцев к его культурным поползновениям, из-за чего ему пришлось репетировать в нашем гараже, а когда наступили холода, мы перебрались в бойлерную, подкладывали вату под струны, чтобы не услышали и не растрепали родители; первый аккорд ми-минор - кто-то прыгает по жестяной крыше; второй аккорд ля-минор - по крыше прыгают уже двое; я пою под аккомпанемент Ниилы, часами застываю на полуслове, жду, когда он сменит аккорд, теряю дыхание; полное отсутствие юмора у Ниилы по этому поводу, нередко кончавшееся рукоприкладством; первая песня, которую выучил Ниила, - когда я даже на восьмой раз не угадал, что он играет, в меня полетела гитара, я вовремя увернулся, и она грохнулась о цементный пол.
Тем временем я мучился угрызениями совести, так как сам научился играть куда быстрее. Пальцы у меня длинные и цепкие - это наследственное. Рука моя паучком обхватывала гриф, ловко бегала по струнам, сплетая паутинки аккордов с такой легкостью, что я только диву давался. Ниила едва-едва чисто сыграл первый аккорд, а я тем временем уже наяривал 'House Of The Rising Sun' и, окольными путями раздобыв книжку о барре, погрузился в звенящие дебри его хитросплетений. Ниила всегда оставлял гитару в подвале; едва он скрывался за порогом, я облегченно выдыхал.
И уж конечно, я ни за что не стал бы бахвалиться своими успехами перед Ниилой. Он не вынес бы такого удара. Уже в этом возрасте замаячили первые вестники припадков его черной, жгучей ненависти к себе. А в остальное время Ниила не знал себе равных - спокойно мог сыграть полную лажу, при этом задавался и думал, что слава его ждет-не-дождется. Я иногда прикалывался: хватал гитару и нарочно начинал бренчать куда попало - Ниила только громко хмыкнет носом, аж сопли вылетают. Ох и хотелось же мне в те минуты открыться - моему терпению ведь тоже есть предел. Но, сделав над собой усилие, я сдерживался.
.
В средних классах кое-кто из ребят начал жевать табак. Кругляшки банок оттопыривали карманы джинс, на переменах стоял крепкий чайный дух - характерный запах жевательного табака. С непривычки чуваки хмелели, ходили с расширенными зрачками. Садились на камчатку и громко ржали, а после урока бродили по коридорам и называли девчонок шмарами и шалавами, пытаясь таким способом заигрывать с ними. После физкультуры чуваки собирались в душе, показывали друг другу, как залупляется шкурка. Кто-то спешил рассказать, что уже трахался. Мы, остальные ребята, были в ужасе - то ли потому, что были мы слишком зелены, то ли просто стеснялись. Столь разительной была перемена. Еще вчера наши добрые приятели, сегодня они стали сами не свои от табака и гормонов. Вроде наркоманов - вспыльчивые, непредсказуемые. Мы инстинктивно шарахались от таких ребят.
Чем больше они жевали табак, тем брезгливей становились девчонки. Черная жижа на зубах, бурые пятна на пальцах, склизкие табачные комья на стенах и в рукомойниках. Учителя запрещали жевать табак на уроках, но чуваки чихать хотели на запреты. Просто плющили лепешку хорошенько перед тем, как войти в класс.
