свою игру и рискует в первую очередь нами. Надо убрать его. Ты пойдешь в Зеебург вместе с Внуком. Именно ты. Я уверен, вы сделаете все, как надо.
— Постараемся...
Доктор рукой разогнал папиросный дым перед собой.
— До вашего возвращения мы затихнем. Надеюсь на тебя... Ты-то отличный парень — с такими, как ты, я бы не знал забот. — Доктор откровенно льстил Черняку, но что-то малозаметное — тембр, артикуляция или ударение — заставили Андрея насторожиться: Доктор как будто вкладывал в эту фразу иной смысл.
— Я не заслужил столь высокой оценки.
— Заслужишь. И помни — я избавил тебя от многих неприятностей, прежде всего от долгих разговоров с Кунертом наедине. Кастет не верит тебе.
— Я не думаю, что он из-за этого бросил колонию.
— Сейчас не время вдаваться в подробности. Ко всем изменникам я отношусь одинаково.
— Провидение отказывает им в будущем, — перефразировал Андрей одно из высказываний Доктора.
— Вот именно, — блеснул стеклами очков Доктор. — Вы будете рукой провидения... Функции Кунерта я передам тебе. Ты станешь связником колонии.
— А Внук?
— Внук злоупотребляет спиртным. Нельзя полагаться на пьянчугу.
Сбривая рыжеватую щетину, Андрей думал о предстоящем походе в Зеебург и возможности восстановления прямой связи с Грошевым, о неожиданных откровениях Доктора и причинах, побудивших его сделать это. Андрей не заметил в нем паникерства. Значит, за всеми решениями Доктора таился расчет. Если оценить ситуацию с точки зрения Доктора, банда переживала трудный, но не безнадежный период: Кунерт не знал местонахождения новой базы, связь с людьми в городе можно было восстановить и без него. Загранпаспорт страховал Кунерта от провала. И все-таки Доктор затеял новую распрю. Как это объяснить? Только ли мстительностью и заботами о безопасности? Двух боеспособных колонистов Доктор направляет в город, чтобы они пристрелили третьего. А если покушение будет неудачным? Закрыть глаза на измену Кунерта гораздо безопаснее, чем преследовать его. Может быть, Кастета уже нет в городе? Если так, то Доктор пытается отделить от банды Внука и Черняка. Почему? Впрочем, при чем здесь Внук? Это проверенный колонист, матерый головорез. Можно допустить, что и ему даны указания в отношении Кунерта, а в дополнение — указания по Черняку. Не потому ли осыпал его похвалами Доктор? «Надеюсь на тебя...» «Ты — отличный парень»... И словно между прочим: «До вашего возвращения мы затихнем...»
Убаюкивал? Для чего? Что замышлял Доктор?.. С какой стороны ждать от него подвоха?
Сборы были короткими. Перед уходом из бункера Доктор вручил Андрею парабеллум.
— Бей наверняка, чтобы второй пули не требовалось...
Вскоре Черняк и Внук спешили лесными тропами к Зеебургу. Внук злорадствовал:
— Кунерту хана, отправим его, как говорит Иона, в Едемский сад за золотыми яблочками. Предупреждал я Доктора, советовал не цацкаться с Кастетом. Шеф не верил, думал, по зависти стучу. Теперь попрыгает, погрызет ногти. Через Кастета Доктор надеялся установить связь с нацподпольем в Литве и получить «окно» на Запад. Но уходит один Кунерт! Вот так прохиндей, Доктора надул!..
— Не перебарщивай, Внук, Доктор — идейный борец!
— Не будь простаком! Что у тебя за душой, кроме мешка с обносками? Мышиное дерьмо?! А Доктор не терял времени, нахапал, обеспечил себя на всю жизнь! Американцы засыпят его долларами за секретные документы абвера по Прибалтике! «Я могу понять человека, но не злоупотребляю этим», — так он относится и к нам. До службы в абвере он учился в иезуитской гимназии. Он, не дрогнув, пожертвует нами! «Цель оправдывает средства!»
— Какова же его цель сейчас?
— Та же, что у Кунерта: спасти свою шкуру. Я тебе верю больше, чем ему... У него мания величия, и мы для него не лучше червей...
— С этим я не спорю. О нас Доктор невысокого мнения.
«Маленький человек мимолетен и осужден одним тем, что он мал, — возникли в памяти слова Доктора. — Все бренно, все бесполезно. Не важно, каким ты был — все сотрет время...»
Нет, Андрей никогда не примирится с таким взглядом на предназначение человека. Лживы и убоги истины о никчемности человеческого существования. Пускай утешаются этим враньем те, кто сознательно творил зло и защищал неправое дело. Им нужна лазейка — скрыться от суда Памяти и Истории. Это их единственное самооправдание.
Ты знаешь, и сейчас лучше, чем когда бы то ни было, свое главное и неизменное предназначение. Ты живешь, чтобы бороться и побеждать. Именно побеждать! Ты действуешь на небольшом участке невидимого фронта и ты обязан оставить его за собой!
Внук и Черняк миновали кладбище, вошли в заброшенные сады пригорода и в сумерках, закоулками, задними дворами, развалинами пробрались к улочке, расположенной где-то у рыночной площади. Они приблизились к зданию, похожему на пакгауз, но с узкими, зарешеченными окнами.
— Здесь, — шепнул Внук.
Он обогнул грузовую тележку у крыльца — «знак безопасности», — успокоил он Черняка, и осторожно постучал в дверь.
Их словно поджидали, кто-то тут же спросил по-русски, но с акцентом:
— Кто беспокоит?
— Отпирай, Квач! Лесные гостинцы тебе привезли.
Ягеллон Ягеллонович увидел Андрея, испуганно дернулся.
— Так вы...
В комнату для посетителей пробирались через завалы мебели, ящиков, сундуков, ларей и тюков с тряпьем. Все поверхности были заставлены тарелками, супницами, чайными приборами, хрусталем, фарфоровыми безделушками. Помещение не проветривалось, и спертый, застойный воздух его отдавал бункером.
— Прошу покорнейше садиться, — заискивающе пригласил Квач, указывая на кресла, обитые розовым атласом.
Хозяин, без сомнения, был холериком. Он возникал одновременно в разных углах «гостиной», и руки его не находили покоя: танцевали по краю инкрустированного ракушками стола, пробегали по отворотам стеганого халата, подкручивали кончики усов.
— Мы пришли, сударик мой Квач, для инспектирования, — Внук с особым смаком произнес последнее слово. — На, читай! Это тебе от Доктора!
Квач прочел, скомкал листок и ласково сообщил:
— Готов служить доблестным панам.
Он постелил скатерть в павлинах и стремительно, как фокусник, поставил на нее штоф зеленого стекла, тарелочки с закуской, серебряные приборы.
— Мы проливаем кровь, а вы окопались в перинах, — выложил Внук главный тезис своего обвинения Квачу и выпил коньяк. Прожевав ветчину, продолжил: — Невольно напрашивается вопрос, на месте ли вы, сударик?
— Вам виднее, почтенный.
Штоф совершил несколько рейсов по кругу, и тогда Квач, наконец, решился.
— Ваши слова летят, как отравленные стрелы! Разрешите пояснить? Я не причисляю себя к идейным, да-с, так вот. Я — бесцветный, потому что никогда не был политиком и не имел, как это говорится, никаких политических платформ. Политика — воистину ненадежное дело. Движитель моей жизни, извините за высокопарность, — торговля! Наступило время великого перемещения вещей. В этом нужны посредники, да-с! Все любят красивую, уютную жизнь. Даже русские офицеры нуждаются в моих услугах. Я сообщал вам о Борисове. Он лучший мой покупатель...
— Ты что нам доказываешь, тля паршивая! — вдруг озлился Внук. — Тряхануть бы тебя! Забился в теплую нору и поучаешь? Ты должен был втянуть Борисова в денежные махинации. На это у тебя
