— Что, Ленидыч, не хочет? Ишь, конь у тебя какой — с норовом! — слышу я голос с берега. На мостках стоит Роман Иванович — в брезентовом плаще и резиновых сапогах, он только что вернулся с работы. — А я тебе тут черепочки принёс. На подсобном хозяйстве за варницами был, на грядах собрал. Может, нужное что?
Вадим отталкивается веслом и снова подгребает к мосткам.
Из карманов плаща на траву Роман вываливает груду черепков — плоские серые донца, резко отогнутые края горшков, куски стенок с одной или двумя прочерченными по глине полосами. Это уже по ведомству Вадима: он занимается славянами, а перед нами самая что ни есть типичная славянская керамика. Вадим осматривает черепки, вглядывается в излом, где блестят мелкие чешуйки слюды…
Один черепок привлекает его внимание:
— А это что-то раннее, может, даже двенадцатый век… Гляди, отец, как раз для нас!
Я знаю, на что намекает Вадим.
Столкнулся я с этим ещё в первый год своих разведок.[8] Тогда я жил не в Купанском, а в Усолье, у Михайловых. Их дом стоял на отшибе от села, почти в самом лесу. Во время войны в этом доме жил М. М. Пришвин и меня поселили как раз в пришвинской комнате, из окна которой сквозь частокол сосен видна была дорога, река, посёлок и белая церковка Купани на противоположном крае купанского болота. Сын Михайлова Степан, работавший монтёром на торфопредприятии, приходил ко мне каждый вечер, чтобы посмотреть мои находки и, как он выражался, «пофилософствовать». И хотя я только ещё входил в первобытную археологию, во мне уже жила мечта найти неолитический могильник. Чем больше я открывал стоянок, тем больше крепла во мне уверенность, что должны быть здесь и могильники.
Но где?
— А ведь я, кажется, знаю, что тебе нужно. И где искать знаю, — сказал как-то со своей обычной хитрецой Степан.
Это было в один из самых дождливых дней, когда я решил отсидеться дома.
— Во-он, видишь трубу? — Степан подошёл к окну и показал на видневшуюся из-за домов посёлка трубу купанской бани. — Теперь считай столбы. Второй столб слева от магазина стоит возле пятнадцатого барака. Я сам ставил этот столб два года назад, и когда копали яму, череп вытащили. Жёлтый, трухлявый…[9]
— А с черепом было что-нибудь? Он глубоко лежал?
— Лежал неглубоко, так с метр от поверхности… А больше ничего не было…
Степана я уговорил быстро, и, невзирая на дождь, мы отправились с ним на противоположный берег.
Столб стоял на своём месте. Подумав, мой проводник не очень уверенно сказал, что теменем череп был обращён к реке. На запад? Следовательно, если в яму попал только череп, само погребение следовало искать к востоку от столба.
Степан был огорчён, мне кажется, больше, чем я сам. Да что говорить, конечно же, было обидно вместо чаемого крупного открытия получить заурядное славянское погребение с не менее заурядными вещами!
Между тем, пеняя на судьбу, я был не прав. Открытие произошло — это я его не смог углядеть и оценить. И понимание, как часто случается, пришло гораздо позже, вместе с опытом и знанием…
Начало этой истории было положено более ста лет назад, в самый разгар ожесточённой полемики между западниками и славянофилами, когда на заседании учёных обществ, вплоть до Императорской Академии наук, в литературных салонах и просто в кружках друзей велись споры об исторических путях России, о смысле русской истории, об истоках славянства и его превосходстве над всеми другими народами и племенами, как отмеченном особой благодатью. А вместе с этими спорами, в пылу которых над далёким Босфором начинал уже мерцать золотой крест, попирающий турецкий полумесяц, с неизбежностью поднимался вопрос о ранней российской истории, о достоверности летописных известий, которые только и могли наметить пути к познанию прошлого и настоящего.
Так неожиданно взошла на историческом небосклоне звезда графа Алексея Сергеевича Уварова, на многие десятилетия определившего развитие археологической науки в России и интерес к историческим знаниям вообще.
Граф А. С. Уваров, основатель московского Исторического музея и Русского археологического общества, был одним из первых крупных учёных-археологов. Заслуги его перед археологией, в особенности первобытной, до него не привлекавшей специального внимания исследователей, неоспоримы. Но и по сей день археологи-слависты с грустью вспоминают его имя. Задумав подтвердить или опровергнуть летописи, повествующие о раннем расселении славянских и иноязычных племён, Уваров решил предпринять раскопки курганов, скрывавших под своими насыпями останки обитателей Владимирской (по летописи — мерянской) земли.
А. С. Уваров был человеком с размахом, но главное — с необходимым капиталом и связями, и в 1854 году командировал археолога и нумизмата П. С. Савельева, выхлопотав ему полк солдат, в Переславский уезд. Раскопки почти двух тысяч курганов, оставшихся в наследство от веков, были закончены чуть ли не в один сезон. Результатом была великолепная выставка найденных предметов, которую лично осмотрел император, первая монография о древней истории центра русской земли — «Меряне и их быт по курганным раскопкам» — и попрёки последующих поколений археологов, в наследство которым достались груды прекрасных вещей, однако никак не паспортизированных: в день вскрывалось до полусотни курганов, а документация, как видно, не велась…[10] Вещи оказались «немыми». Заставить заговорить их могло лишь чудо — открытие новых могильников того же времени, не замеченных усердным исследователем.
Но П. С. Савельев поработал на славу. Не раз и не два, обходя вокруг Плещеева озера, мы с Вадимом пытались усмотреть среди громадных оспин, испещривших зелёные склоны берега — у села Веськова, на горе Гремяч возле музея «Ботик», под Городищем, в зарослях дубняка и орешника под деревней Криушкино, — следы пропущенных или оставленных раскопщиками насыпей. Напрасно! Словно гигантским гребнем в сотни лопат был «прочёсан» этот край. И, как бы по молчаливому сговору, археологи-слависты поставили крест на этих местах.
Погребение, раскопанное мною в Купанском, было сродни чуду. Правда, лишь в том случае, если здесь были и другие захоронения, а не одно это случайное погребение.
Обо всём этом мы не раз говорили с Вадимом. В отличие от меня он верил, что находка не была случайной и в песке купанских дюн, под домами и бараками старого посёлка, лежит никем ещё не тронутый славянский могильник.
— Понимаешь, — доказывал он мне, — ну просто должен быть здесь могильник! И место подходящее, и песочек… А время-то какое: одиннадцатый век, славяне только-только сюда пришли, расселились, ещё о новом Переславле и мыслей нет, живут на Клещине городище. Но если есть здесь могильник, должно быть и поселение. Ты мне только пару черепков покажи, а дальше я уже всё сам найду.
Но черепков как раз и не было. И теперь, вертя в пальцах вот этот единственный, принесённый из-за Козьей горки Романом, Вадим поглядывал на меня хитрым заговорщическим взглядом, в котором искорками мерцала надежда: а вдруг то самое?
— Ну как, пойдут для дела?
— Ещё бы, Роман Иванович, спасибо большое! Так, говорите, у варниц? Обязательно посмотрим…
Вадим расстёгивает ватник и старательно прячет черепок в нагрудный карман. Остальные Саша
