– Не очень. Но есть дело….
– У меня с ним через два часа встреча, – сказал Ростоцкий. – Планируем совместную акцию силами обоих ведомств.
– Да? Отлично. Тогда подбросите ему от меня еще одну задачку. Впрочем, можете и сами подключиться к ее решению. Для начала мне нужен список лиц, что подали в Гаагский суд.
Ростоцкий переспросил:
– Кого именно?
Я едва не поморщился, но делать этого не стоит, Ростоцкий – прекрасный исполнитель, но во многие изменившиеся приоритеты так и не врубается, за что винить уж никак нельзя, не имортист, ясно, но если будем ориентироваться и опираться на одних имортистов, останемся с голым скелетом: без мяса, кожи и, главное, без жил. А Ростоцкий – жила, причем становая.
– Личности не важны, – сказал я терпеливо. – Понимаете? Всех, без исключения. Объясняю. Первый круг обороны – семья. Ячейка общества, да?.. Да не смеет жена на людях критиковать мужа, это может сделать, вернувшись домой. Или по дороге домой. А в гостях или на приеме должна делать вид, что у них все хорошо. Если даже муж что-то соврет, она не должна тут же при всех посторонних его высмеивать, опровергать, спорить. Повторяю, это можно сделать, когда вернутся из гостей. Второй круг обороны – общество, наша страна. Сами можем как угодно ругать и критиковать страну и ее строй, высмеивать или насмехаться, но, если то же самое посмеет сделать чужой, мы должны ощетиниваться и давать отпор… или мы уже не жизнеспособная нация. Третий круг обороны – человечество. В смысле, будем защищать хоть русских, хоть американцев, если нападут, скажем, марсиане или какие-нибудь жукоглазые с Сириуса… Вот я слышал, что некий Казаренко, пройдя все судебные инстанции здесь, в России, подал в суд за рубежом. Сейчас неважно, на кого он подал в суд, важно – куда. Он виноват в том, что жалуется чужим на своих. Это уже предательство!.. Предателей всегда и везде уничтожают.
Он кивнул, вытащил наладонник и быстро сделал пометку.
– Хорошо, я сегодня же подам вам полный список.
Я удивился:
– Вы?
Он скромно улыбнулся:
– Мы с Мазариным стараемся разгружать друг друга от задач, которые можем выполнить сами.
– Я имел в виду… так быстро?
– Все в базах данных, – сообщил он довольно. – Теперь трудно что-либо скрыть. Зато легко отыскать.
– Вот и отлично, – сказал я. – действуйте, Ростислав Иртеньевич!
Уже от двери он обернулся, спросил нерешительно:
– А собранные материалы… куда? Вам на стол?
Я отмахнулся:
– Зачем лишние бумажные потоки? Сразу в службу ликвидации.
Палец мой еще не оторвался от клавиши с надписью Enter, но по дисплею уже метнулась тень, высветилась просторная комната с картинами на стене, спинка высокого кресла, очень дорогого, кричащего о богатстве и могуществе владельца. Показалось быстро приближающееся пятно, сфокусировалось в бесконечное милое лицо, у меня дрогнуло сердце, сладко защемило в груди.
– Здравствуй, – сказал я тихо. – Здравствуй, Таня…
Ее лицо на миг раскрылось мне навстречу, как цветок после ночи раскрывается солнцу, но глаза тут же сузились, в голосе прозвучала настороженность:
– Как ты узнал наш телефон? Мы только вчера переехали…
– Почувствовал, – ответил я, она и сама уже ощутила, что такой вопрос можно задать только от неожиданности. – Как новая квартира?
– Чересчур, – ответила она. – Или весьма-весьма…
– Таня, как давно я тебя не видел…
– Бравлин!
– Нет-нет, я не начинаю снова. Просто…
– Бравлин, – повторила она предостерегающим тоном, – не начинай. Пожалуйста, не начинай…
Она села наконец прямо перед экраном, телекамера передает все оттенки, разрешение высокое, изображение на весь экран, преимущество толстого канала, я всматривался жадно, щем внутри нарастает, странное ощущение, вот-вот побегут слезы, хотя, казалось бы, из-за чего президенту огромной страны реветь при виде женщины.
– Таня, – сказал я, – не хочу с тобой встречаться тайком, как встречался Ульянов со своей старой любовью Леной, из-за которой и взял себе такую партийную кличку. Почему бы тебе на этот раз самой не навестить меня?
Она удивилась:
– Где? Дома?.. Но ты вроде бы перебрался в Кремль…
– А ты не знаешь, где в Москве Кремль?
Она слабо улыбнулась:
