Конечно, это был Регаме. Теперь Кара Гэргэн отчетливо увидел это и почувствовал себя спокойнее, хотя, если бы ему дали волю, то он ушел бы в лес немедленно. Подальше от этих хищников.
— Забавный маскарад. Никогда не был волком, — Регаме ударил несколько раз хвостом по снегу. — Самочувствие отличное.
— Рад, что тебе нравится, — вежливо оскалился медведь. — У нас не так много времени.
— Да пустяки, — волк Регаме был бодр и говорить о делах не желал. — Я бы, например, сейчас поохотился бы с удовольствием.
— Может, как-нибудь в другой раз? — осторожно предложил лось.
— Вы, травоядные, такие заторможенные. Все у вас «завтра» и «в другой раз». Давайте загоним зайца! Сейчас, а? Я пока шел к вам, одного учуял. Мы быстренько!
— Нет, сейчас мы никуда не пойдем, — решительно поднялся медведь. — Но в следующий раз можно. Сегодня договариваемся по нашим делам, в следующий раз — охота. Обещаю!
— Скучные вы какие, — огорчился волк. — «Следующий раз» звучит как «следующая жизнь». Ладно. Так что вам от меня надо?
— Надо, чтоб ты встретился с твоим другом Батюшеком.
— Я буду волком? И что, мне опять тащиться в Семипалатинск?
— Нет, не волком и не в Семипалатинске. К чему этот риск?.. Встретитесь в Москве, например. Продашь ему своего Агриппу. Все равно больше, чем Батюшек, тебе за него никто не даст.
— Идея неплохая. Только я пока не собирался его продавать.
— Собирался, — подал голос лось.
— Нет, не собирался. Только думал, что если будет подходящий случай, то, может быть, стоит подумать.
— Так это и есть подходящий случай, — в один голос ответили медведь и лось.
— А вам-то это зачем? — удивился их единодушию волк.
— Ты ему продашь Агриппу, только если он добьется запрета на охоту в этом лесу. Такое непременное условие.
— Но волкам-то можно будет здесь охотиться?
— Волкам можно, — кивнул медведь. — Медведям тоже.
— Ладно, я подумаю.
— Подумай, конечно. Батюшек тебе позвонит послезавтра.
Возвращались молча. Кай Данх был измучен, шел тяжело, и казалось, едва тащит свой бубен. Кара Гэргэн, хоть и не камлал этой ночью, но после всех трансформаций, после обращения в лося, тоже был сильно вымотан.
Теперь, думая над словами Кай Данха о том, что отрывки третьего тома «Мертвых душ» ему предстоит написать самому, Кара Гэргэн уже не испытывал прежней растерянности. Он знал и что напишет, и как это сделает. Надо только не ошибиться с выбором «автора». Сперва Кара Гэргэн хотел отдать третий том славянофилам — Хомякову, братьям Аксаковым, но потом подумал, что тут нужен кто-то менее заметный, фигура скромная и никому не известная.
Автора еще предстояло поискать, и найти его, возможно, окажется не так просто. И все же ощущение скорого конца большого дела, близкого успеха, не оставляло Кара Гэргэна. Он уже видел свою печать постоянства. Она лежала перед его мысленным взглядом величественная и прекрасная, закрывая сложным трехцветным узором часть его жизни, заметно превосходящую размерами одну лишь последнюю неделю. Ее ответвления дотягивались не только до первой его встречи с Рудокоповой, но и до каких-то давних, незначительных событий, забытых им давно и, казалось, навсегда.
— А если Регаме вдруг все забудет? — спросил Кара Гэргэн, когда они уже вышли из леса.
— Все не забудет, — уверенно ответил Кай Данх. — Что-то, конечно, в голове у него спутается, что- то выпадет из памяти, но главное он запомнит.
Игра XII
— Что за странная публика собралась сегодня в «Ольжином», — окинул взглядом зал Старик Качалов. — Такое впечатление, что здесь открыли гей-клуб, а нам забыли сказать.
Действительно, все столики в зале были заняты мужчинами, демонстративно сосредоточенными на своих партнерах.
— Двоих, положим, я немного знаю и точно тебе скажу, что они не геи ни разу, — не согласился Толстый Барселона. — Те, что бумажки перекладывают, это Борик с Петровки и еще один довольно известный библиофил, не помню, как его зовут. Но две другие пары — действительно странные типы. Кстати, Сонечка, будь добра, передай мне правила.
— Барсик, не убивай меня, — взмолился Старик Качалов. — Если даже ты затеял Большую игру, значит, мир совсем съехал с панциря гигантской черепахи, и мне придется срочно пересматривать свои взгляды на мироустройство. К тому же три Большие игры подряд — это вообще нечто небывалое в нашей достаточно долгой практике, тебе не кажется? Против этой сомнительной затеи восстает не только здравый смысл, но и теория вероятностей. Не гневи судьбу, Барселона, играй по-человечески.
— На самом деле, Качалов, все просто, — хрустнул пальцами и потянулся Толстый Барселона. — От меня уже ничего не зависит. Если ты или кто-то другой снесет Западный ветер или я возьму его из Стены, то у меня будет Большая игра, а если никто его не снесет и Стена не будет ко мне благосклонна, то и Большой игры не будет.
— Ты не должен был этого говорить, — возмутился Старик Качалов. — Ты пытаешься повлиять на наши решения. Теперь я должен брать в расчет не только свои планы в игре, но и твои слова. А они наверняка лукавы. Ты ведь понимаешь, что после них я ни за что не снесу Западный ветер, даже если он будет стоять у меня поперек горла, не давая вздохнуть. А раз ты это понимаешь, то, наверное, хочешь вынудить меня сделать какой-то другой снос. Хорошо, что я не знаю какой. Черт возьми, Барселона, я не желаю думать на эту тему!.. Сношу три иероглифа!
Все выжидающе посмотрели на Толстого Барселону.
— Вы что? — Барселона невинно похлопал глазами. — Ходите, ходите.
Зеленый Фирштейн снес шестерку дотов.
Все опять выжидающе глянули на Толстого Барселону, но тот сделал вид, что не замечает этих взглядов.
Сонечка снесла три бамбука.
Игроки привычно уткнулись взглядами в Толстого Барселону.
— Да что вы прямо!.. Вы теперь всю игру будете на меня таращиться?
— Нет, — ответила Сонечка. — Просто сейчас твой ход.
— Извините.
Барселона взял камень из Стены и тут же его снес:
— Тоже три бамбука. Камни плохо перемешаны.
Старик Качалов надолго задумался. Потом с ненавистью посмотрел на Толстого Барселону:
— Мне наплевать, что там тебе нужно для Маджонга. Сношу Восточный ветер.
Сонечка, Зеленый Фирштейн и Старик Качалов дружно посмотрели на Толстого Барселону. Он ласково улыбнулся им, взял Восточный ветер, поставил его рядом со своими камнями и объявил:
— Маджонг.
— Вот гад, — стукнул кулаком по столу Старик Качалов. — Убить тебя за эти фокусы. Показывай.
— Тринадцать чудесных фонарей.
— Три ветра, четыре дракона, панг на единицах, панг на девятках и твой Восточный ветер, —
