белом коне, как умею читать мысли и всех вижу насквозь, как добиваюсь великих побед, все мне рукоплещут и ставят золотые памятники во весь рост на всех площадях своих столиц. По всему миру, конечно.
Потом, когда вырос, взматерел, когда пошли дети, я все так же погружался в сладкие грезы, но уже не обо мне, а о близких, об Ирине, о детях…
И вот теперь ощутил, что все чаще в грезах вижу, как красиво, умно и звездно ведет себя Эля, как победоносно идет Леша, как побеждает на соревнованиях Никитка, даже как моя Буся показывает собачникам чудеса ума, ловкости и воспитанности вкупе с бесстрашием, что удивляет и поражает всех, а остальные со своими неуклюжими и дурными собаками посрамлены…
Так что некоторые вещи просто невозможно объяснять тем, кто не прошел соответствующие линьки. Поясню на примере. В детстве читал «Зверобой» Фенимора Купера, настольная книга всякого школьника тех лет, тогда еще не были прилавки завалены детективами и фантастикой, так вот тогда еще неприятно поразило, что красавец, суперстрелок и вообще герой из героев – Соколиный Глаз, он же Зверобой, полюбив прекрасную девушку, кстати, и она его полюбила, так вот он от нее отказался и уступил своему другу!
Это оставалось мне непонятным очень долгие годы. Даже десятилетия. И вот только когда мои дети выросли, когда пошли внуки, мне вдруг стал понятен поступок Зверобоя. Нет, сперва я ощутил странность в поведении одного из моих героев: Олег, один из Троих, вдруг начал устраивать судьбы других! То Скифу помогал, то бравому Томасу Мальтону, а что себе? И тогда я понял, что и у меня наступил тот период, который Фенимора Купера заставил поставить главного героя в позу помогающего другим, устраивающего их жизни… как вот мы, могучие и сильные самцы, уже все сделавшие, имевшие всех женщин, которых хотели, пивших любое вино, сейчас помогаем внукам, правнукам, просто хорошим людям…
Озлившись, никто не любит явно выраженные признаки старости, даже если их заметил только я один, тут же написал роман «Фарамунд», где Олег у меня снова любит, страдает, мечется между двумя женщинами и в память об одной основывает город Лютецию, который через века станет Парижем.
Так вот некоторые, очевидные для Купера, Никитина и любого, прошедшего определенную линьку, истины невозможно вдолбить даже самому умному и пусть даже гениальному подростку, юноше, молодому и сильному мужу в расцвете полового гона. Парадокс в том, что эта истина понятна даже простому слесарю, если он, повторяю, прошел ту возрастную линьку, пусть даже и не сможет сформулировать четко и ясно, но недоступна этим двадцатилетним умникам, которые уверены, что уже все знают, и страшно обижаются, когда уклоняешься от обсуждения некоторых вопросов… ответы на которые им сами придут с переходом на следующий биологический этап.
Это, конечно, тоже особенность новейшего времени, в частности – Интернета. То есть в доинтернетью эпоху козы ходили с козами, а волки с волками, сейчас же рухнули все двери, все запоры. В Корчму, как и на другие сайты, приходят люди разного возраста и разного уровня, что было немыслимо не только в эпоху салонов, но и вообще: где вы видели дом, двери которого открыты действительно для всех?..
В Корчме же, к примеру, двери не просто открыты, но и какой-нибудь школьник, укрывшийся за ником «Потрясатель вселенной», «Супербог» или «Тайфун», еще не проходивший ни одной линьки, начинает яростно доказывать истины своего уровня, что-нибудь типа того, что никаких крыльев не бывает, просто грызешь-грызешь лист, растешь, толстеешь, жиреешь, а потом все, застыл, помер. А если учесть, что таких абсолютное большинство, эту гусеницу обычно поддерживает дружный хор других гусениц, то вообще умолкаешь и надолго переходишь в режим read-only.
Во все века, во все эпохи, при всех правителях, режимах, в западных и восточных странах всегда была проблема накормить народ, накормить желательно досыта, хотя, конечно, это всегда оставалось несбыточной мечтой.
Собственно, это была одна эпоха, протянувшаяся от пещер и до космических ракет. Даже раньше, чем от пещер: от амеб и хламидомонад до полетов в космос. Две трети моей жизни прошли в эту эпоху, когда слово «поправился» означало и «выздоровел», и «потолстел», ибо дородность, то есть тучность, считалась признаком здоровья, а вот худоба – признаком болезни. И само слово «худой» означало не только болезнь, но и вообще все плохое, чего надо сторониться.
И вот пришла странная причудливая эпоха, в которую не смогли бы поверить не только египетские фараоны или римские императоры, но даже такие близкие нам по времени Пушкин, Некрасов, Толстой, Бунин или даже Максим Горький. Да что там Горький.
Эта эпоха нашла отражение в расхожей фразе: чтоб такое съесть, чтобы похудеть? То есть незаметно пришло изобилие, когда исчезла необходимость не только отвозить стариков в зимний лес… добавлю, что это не какой-то истинно русский обычай: во всех странах практиковалось умерщвлять стариков, а переломный момент нашел отражение в сказках, вы все их читали, там молодой парень прячет престарелого отца, а тот мудрыми советами спасает ему жизнь, помогает добыть богатство и принцессу.
Так вот исчезла необходимость не только отвозить стариков на смерть, чтобы остатков хлеба хватило на семью, но исчезла необходимость делать запасы. В том числе и на боках в виде жирового слоя.
Это пришло из развитых стран, Индия, Африка и Латинская Америка все еще голодают, Китай голодать перестал, но проблемы переедания пока что не существует, зато Европа, США а теперь и Россия уже ломают головы: как по-прежнему жрать в три горла: рефлексы голодного существования так просто не задушишь, но в то же время не толстеть безобразно?
Сегодня был у одного приятеля, его внук продемонстрировал мне стилизованные под старину катану, топор, меч, а еще показал пишущую машинку и начал объяснять, с какой стороны вставлять лист:
– Только клавиш надо не просто касаться, – говорил он, возбужденно сверкая глазами, – а бить!.. Понимаете, бить! Только силой удара пальца срабатывает система рычагов, один из них поднимется и, размахнувшись по дуге, с силой бьет по чернильной ленте, пропитанной особым составом! Эта лента ползет прямо по бумаге или в миллиметре над нею, а на рычажке,видите, припаяна литера… ну, точно такая, какие сделал Гуттенберг!.. ее оттиск и остался на бумаге. Если слабо ударите, то оттиск будет слабым, если совсем слабо, то рычаг вовсе не коснется бумаги, а если чересчур сильно, то металлическая литера прорвет и ленту, и бумагу.
– Гм, да не может быть, – сказал я.
– Может! – вскричал он. – Потом, я читал, пришли на смену электрические, когда человек ударом по клавише только замыкал электрическую цепь, а рычаг поднимал электромотор, он даже передвигал каретку, но электрические почему-то не прижились. Наверное, были слишком сложные?
Да, подумал я, наверное. Электрические страшно шумели, жрали электричество, как подводные лодки, грохотали, каждое прикосновение по клавише подбрасывало машинку, а когда доходило до конца строки, машинистка хваталась за нее руками, ибо каретка, возвращаясь, разгонялась и била в ограничитель с такой
