пить не только спирт, но и водку. Объявил, что вот такой у меня причудливый вкус: изволю только вино и пиво. И стал выглядеть в глазах зэков и наших завербованных какой-то белой вороной, почти трезвенником.
За окном ревет метель, днем потеплеет до минус сорока. А сейчас даже представить жутко, как низко упал столбик термометра. Похлопал ладонью по тумбочке, пальцы нащупали пустую пачку из-под сигарет. Выругался, уже ночь, за окном пурга и мороз, как на Плутоне, курить хочется так, что, как говорят, ухи попухли. Но и в самом деле под ложечкой сосет, будто голодаю, хотя по дурной привычке поел и на ночь, сыт…
Крутился с боку на бок, мучился, терзался, наконец не выдержал и, вскочив с постели, ринулся одеваться. В коридоре рев и грохот, порывы пурги бросают в дощатую стену не только снег, но целые пласты наста.
Меня едва не сбило с ног, я натянул шапочку на глаза и, пригнувшись, бросился к соседнему бараку. Снегу намело до пояса, уже не шел, а полз, загребая руками, как пловец. Долго колотил в дверь, наконец отворили, я ввалился в темное помещение и сразу прохрипел:
– Игнат, дай папиросу!.. Уши пухнут!..
– Черт, – ответил он с отвращением. – Не мог до утра?
– Не мог, – ответил я. – Дай скорее!
С тремя папиросами в кармане я ринулся через ночь, лютый ветер и холод обратно. Снова полз по снегу, где мою дорожку уже замело, вломился в свой барак, трясущимися руками вытащил драгоценные папиросы. Клянусь всегда иметь запас. Клянусь теперь никогда-никогда не оставаться без них…
Пальцы нащупали спички. Теперь, когда папиросы передо мной, когда я прямо вот сейчас могу зажечь и вдохнуть драгоценный дым, я перевел дыхание, голова на некоторое время не то чтобы избавилась от дурмана, но увидела, что все в порядке, и… мозг заработал.
Значит, я стал рабом привычки. Значит, уже не могу без папирос, без курения. Без водки и спирта, которые пил наравне со всеми, еще могу обходиться, но без курения…
Так же медленно я искрошил папиросы и сказал себе, что с этого момента курить не буду. Никогда.
Прошло много лет, папиросы сменились сигаретами, курить начали и женщины, появились даже дамские сигареты, «Фемина», иные сорта вообще без никотина, но меня это уже не волновало.
Я ничей не раб, даже не раб своих же привычек. В холодильнике у меня початые бутылки водки, коньяка, вина. Хочу – пью, не хочу – не притрагиваюсь месяцами. И не сосет под ложечкой, мол, надо. Я – свободен.
Здесь впервые услышал первое исполнение песни «Геологи» молодого и еще неизвестного композитора Пахмутовой. Страстно захотелось стать геологом и ходить по диким местам, находить редкие полезные ископаемые.
По радио передали ликующую весть о первом запуске человека в космос. Повторяют дату, чтобы запомнили: 12 апреля 1961 года, новая эра в истории человечества. Имя первого в космической капсуле – Юрий Гагарин. Его именовали первым в мире космонавтом, но я сразу принял это скептически, едва узнал, что этот «космонавт» ни разу ни к чему в капсуле не прикоснулся, а выполнял ту же роль, что и поднимавшиеся до него в космос собачки Белка и Стрелка.
Срок вербовки я отбыл полностью, не сбежал, как многие, а потом проработал еще два месяца сверх, тем самым доказав, что я здесь по своей воле, и… потеряв право на бесплатный билет обратно и финансовую поддержку, то есть подъемные на время переезда.
После Крайнего Севера, где я отработал сучкорубом, вальщиком леса, чокеристом и плотогоном, вернулся в Харьков, поискал, чем бы заняться, но в сером и теперь таком крохотном городе так неинтересно и одинаково, что на этот раз уже без всяких вербовок собрался повторить забег на длинную дистанцию.
Теперь уже на сверхдлинную: Крайний Север – это все-таки Европа, а зудит сделать бросок за Каменный Пояс в Азию, да подальше, подальше! К самому Тихому океану.
Подговорив одного приятеля, мы взяли плацкартные билеты, это уже шик по тем временам, и отправились в восьмисуточное путешествие на Дальний Восток. Конечный пункт – Владивосток. Правда, еще в билетной кассе отказались продать до Владивостока: режимный город, туда можно только по особым пропускам. Пришлось купить до какой-то станции, что близко, близко
Естественно, не подъезжая к Владивостоку, весь поезд опустел, к нашему удивлению.
– А как же?.. – спросил я ошарашенно.
– Что непонятно, парень?
Я помялся, сказал осторожно:
– Нам нужно во Владивосток…
– Во Владик? Идите вон на автобус.
– А он куда?
– Чудаки, – ответил мужик весело, – да все едут во Владик. И ни у кого нет пропусков. Ну, почти ни у кого.
Второй буркнул:
– Можно дождаться электрички. Она придет минут через десять, зато не надо тесниться, как в автобусе.
В самом деле, большинство осталось ждать электрички, а самые нетерпеливые побежали к автобусной остановке, куда как раз подкатил автобус. Мы же погрузились в электричку, что подошла к перрону чуть позже, и благополучно въехали в закрытый для посторонних город.
Часы не переводили, и потому ошарашивали всех, кто спрашивал, который час, разницей в восемь часов, пока не добрались до Тихого океана и не попили оттуда воды. С того момента решили считать себя
