– Пойдешь? – спросил он у Маринки.
Она замотала головой:
– Я не настолько старомодна, уж прости. Я давно смотрю только трюшников.
– Да это как память уходящему, – сказал он с надеждой. – Почетные проводы, так сказать.
Она фыркнула:
– Ты и последнюю телегу провожал со слезами? А в музей ходишь смотреть на каменные топоры и видеомагнитофоны?.. Извини, я предпочитаю парней с более современными вкусами. Да и вообще на свете много поинтереснее… Вот смотри, что по жвачнику показывают! Живут же люди! Весело, насыщенно…
Она переключила канал, оттуда пахнуло дымом, раздались душераздирающие крики, истошно взвыла санитарная машина, замелькали окровавленные лица.
Урланис вслушался в скороговорку дикторши, тяжело вздохнул:
– Да, там не скучно. Сразу два теракта в турецкой части Курдистана… Что за народ эти курды? Семьсот лет драться за независимость, которой у них никогда не было?.. Русские уже за пару поколений забыли, что они русские. А этих турки как ни нагибают, но курды не сдаются…
Люцифер спросил лениво:
– Это есть хорошо?
– Хорошо, – ответил Урланис с убеждением. – Это достойно! Мужественная борьба за свои права. Мало таких… разве что баски?
– А русские, – сказал Корнилов воинственно, – их татаро-монгольское иго не превратило же в татар?
Урланис хохотнул:
– Учите матчасть, юноша. После Батыева похода татары на Руси вообще не появлялись, а дань собирали русские князья и сами отвозили в Золотую Орду. Не-е-ет, у нас нет такой стойкости, как у курдов или басков. Вон русских после революции убежало во Францию несколько миллионов, но уже через пару поколений там были только французы. Так же охотно русские становятся немцами, англичанами, американцами, шведами…
Вертиков слушал-слушал, наконец громко крякнул, все повернули к нему головы, он сказал бодро:
– Отсюда вывод: самый идеальный народ для будущего – русский. Без всякого бараньего упрямства, что, дескать, раз наше, значит – лучшее, мы перенимаем именно лучшее вне зависимости, немецкое это или французское. Когда-то все высшее общество России говорило на немецком, потом – на французском, сейчас стыдно не знать английского, мы покупаем импортные автомобили и не желаем смотреть на отечественные… разве это не признак раскованного сознания, всегда готового принять действительно новые идеи, новые учения, новые реалии?
Кириченко сказал лениво:
– А я вообще не понимаю, надо ли вообще помнить о такой ерунде, как национальности? Мы с нарастающей скоростью идем к сингулярности, не забыли?
– Не идем, – поправил Урланис, – нас уже тащит. Несет, как в половодье. Не успеем сказать «мама»…
Корнилов ответил очень серьезно:
– К сожалению, не оправдались прогнозы, что все будем сливаться в одну нацию землян. Кто-то да, вливается в эту общность легко и просто, но другие, напротив, усиленно начинают искать отличия своей расы, народа, языка, вспоминают старые обиды от соседей…
Вертиков напомнил серьезным голосом:
– Потому и запретили во всех странах проводить Дни Победы, Дни независимости и прочие памятные даты?
Люцифер вздохнул:
– Ты не поверишь, но грузины до сих пор обижены на армян, что те семьсот лет назад ударили им в спину, когда те дрались то ли с татарами, то ли еще с кем-то, татары переживают за свою исчезнувшую империю и болезненно реагируют на дни в календаре, когда случилась Куликовская битва… Не все, конечно, но их число не уменьшается, вот что тревожит наших политиков.
Вертиков пробормотал:
– Ну, Батый одно, а сталинские репрессии, о которых только и говорят – другое… вроде бы. Если ты об этом не говоришь и не обличаешь, то ты вроде бы и не демократ, а тайный коммунист или карбонарий!
Я сдвинул плечами:
– По мне это то же самое, что расследовать деятельность Ивана Грозного. Сейчас другая мораль и другие нравы, чем в те времена. Большевики почти в той же эпохе!..
Вертиков возразил:
– Ну уж не скажите! Еще живы люди, заставшие советскую власть…
Кириченко сказал авторитетно:
– Если они о ней еще помнят и говорят, то дураки они все. Зацикленные. Не понимают, что мир сейчас совсем-совсем другой. И никакой преемственности нет и быть не должно!
Вертиков повернулся к нему от своего стола вместе с креслом, наклонил голову, всматриваясь поверх очков.
– Правда? Страна вольна не отвечать за долги прошлого правительства?
Кириченко сдвинул плечами:
– Как тебе сказать…
– Да так и скажи!
– Да никто не скажет, – заявил Корнилов со своего места. – За долги правительства и обязательства предыдущего президента – конечно, да. И за предпредыдущего. И даже еще за предпредпред. Или вон Германия выплачивала всем обиженным Гитлером странам компенсации… Но до каких временных рамок? Должны ли мы предъявлять французам претензии за поход Наполеона на Москву, которую он сжег? Да, ладно, пусть он, кто теперь будет разбираться?.. Недавно Египет предъявил претензии Израилю за то, что перед знаменитым Исходом из страны евреи ограбили всех богатейших египтян и унесли с собой все их сокровища, о чем и признались в Библии. Сумма на сегодняшний день набежала с процентами в пару сот триллионов долларов. А потребовали на полном серьезе!
Вертиков поморщился:
– Ну, ты это слишком далеко залез…
– А как не далеко? Где грань?.. Нет ее, сам знаешь. Можно только обсуждать такие случаи и о каждом договариваться отдельно. Так и в нашем случае. Нет у нас ориентиров.
– То древние времена, – возразил Вертиков, – а вот Вторая мировая недавно закончилась, ее участники каждый год маршируют по площадям своих столиц!
– Тоже дураки, – сказал Корнилов безапелляционно. – Вторая мировая была в той же древности, что и греко-римские и татаро-монгольские. Дело не в том, сколько ушлепало лет.
– А в чем?
– Изменениях, – отрезал Корнилов. – Мы все совсем другие. Во вторую мировую немцы разбомбили деревушку Ковентри, а англичане в отместку превратили в руины Кельн, сокровищницу Германии, хотя там не было никаких военных частей или заводов. Просто в отместку! Американцы за несколько массированных налетов превратили в груду щебня другую жемчужину Германии – Дрезден, тоже абсолютно мирный город. А сейчас, как знаешь, за каждого убитого гражданского, сунувшегося под пули во время операции по отлову террористов где-нить в Ираке или Афгане, столько крику, что президенты со слезами извиняются! Все изменилось, все стали другими. Мы живем в другом мире.
Вертиков сказал непреклонно:
– Нет уж, нет уж!.. Если это была вина – должны быть наказаны по всей строгости. Если ошибки по дурости – должны покаяться прилюдно и даже всенародно.
– Ошибки, – сказал Кириченко.
– Ошибки, – согласился Вертиков. – И перегибы.
Корнилов прорычал раздраженно:
– Ошибки, ошибки… Что вы, блин, какие-то мелкотемные? Да самую большую ошибку совершил князь Владимир, когда принял православие! А все, что потом, это следствие той грандиозной ошибки. Это ж только
