трудится не менее эффектная Синтия. Она так радостно и тепло заулыбалась мне, словно каждую ночь видит меня во сне в своей постели.
Макгрегор принял с распростертыми объятиями, сообщил, что следит за моими успехами, они впечатляют, и вообще я молодец. Вечером чтоб не спешил уходить, посидим за шампанским, Вульф еще не все вылакал, вспомним старое, поговорим о новом…
Выглядел он уставшим и замотанным, все время отвечал на звонки, отмахивался от сотрудников, а когда вышел проводить меня в коридор, к нему тут же подбежал запыхавшийся Гадес.
— Мистер Макгрегор, — сказал он, запыхавшись, — мистер Макгрегор! Что именно вы не одобрили в интервью директора школы?
Макгрегор ответил замученно:
— Он упомянул, что в его детстве всех приучали спать с руками поверх одеяла. Даже не объясняя почему. Принято, вот и все. Мужчины спят, дескать, только так.
— И что?
Макгрегор сказал раздраженно:
— Проследите, чтобы этот фрагмент убрали.
Гадес воскликнул непонимающе:
— Но мы сами спали с ручками поверх одеяла! Хорошее, кстати, правило.
— Хорошее, — буркнул Макгрегор, — но то мы, а то — они. Сейчас общество слишком уж дуреет от безделья, может такого натворить… Пусть уж лучше ручки под одеяло. Авось найдут себе занятие… Меньше будет перевернутых и подожженных машин, меньше идей о «правильном» устройстве общества.
Гадес хрюкнул недовольно, повернулся в мою сторону:
— Юджин, зайдете сегодня ко мне! Для вас работка…
— Почему именно для меня? — спросил я, ощетиниваясь.
Он нагло заулыбался.
— Так это вы у нас специалист находить panem et circenses для нашего славного и самого демократического, черт бы его побрал, большинства.
— Это как?
Гадес хитро подмигнул и ушел, оставив в неведении. Макгрегор сдержанно улыбнулся.
— Гадес сделал вам комплимент, сам того не замечая. У вас самая широкая аудитория, Юджин. А с нею работают самые изощренные умы. Зато Гадес занимается то проблемами курдов, то басков, то северных осетин… Там горячие точки, льется кровь… вроде бы интереснее там гасить конфликты, но вы их уже переросли. Размах все-таки не тот.
Вечером я робко постучал в дверь кабинета Гадеса, услышал недовольный рык, что можно расценить и как приглашение, и как «пошел на», переступил порог, потому что именно в таких вот пороговых ситуациях проявляется характер человека, я эту истину помню, а видеонаблюдение еще не отменено.
Гадес быстро переключал с экрана на экран картинки боев в Черной Африке, спросил отстраненно:
— А, Юджин… что у вас?
Я открыл и закрыл рот, но, если Гадес забыл, что сам меня вызвал, надо использовать, и я сказал с подъемом:
— Хорошенько все обдумав и просчитав, я вижу необходимость разрешить использовать допинги в спорте!
— В профессиональном? — поинтересовался он отстраненно, явно думая о чем-то своем и не проявляя интереса.
Я занервничал, хотел подтвердить, потом вскинулся.
— Почему только? В любом. Спорт есть спорт! Четкой границы между профессиональным и любительским нет, да и зачем? Если человек хочет накачивать себе чудовищную мускулатуру или увеличивать, скажем, прыгучесть, то это его личное дело. У нас свобода личности или не свобода?
Его взгляд стал чуть внимательнее, я остановился, он кивнул.
— Продолжайте, Юджин, продолжайте.
— Собственно, я уже сказал, — ответил я нервно. — Хватит с нас лицемерного замалчивания применения допингов… и не менее лицемерной борьбы с ними! Отменить все запреты. И тогда увидим реальную картину. Почему-то во всех других областях деятельности человека хотим видеть реальную картину, а в данном случае лицемерим, как будто я даже не знаю кто!
— Так-так, — сказал он. — Дальше, Юджин, дальше!
Я перевел дыхание, вроде бы заинтересовал всесильного шефа соседнего отдела класса А, заговорил уже без прежней дрожи голоса:
— Главное, вернем прежний интерес населения к спорту.
— А что, — спросил он удивленно, — разве интерес упал?
— Нет, — ответил я.
— Так в чем же…
— Упадет, — ответил я быстро.
Он посмотрел поверх очков.
— Уверены?
— Да.
— Почему?
— Слежу за тенденциями, — сообщил я. — Пошла волна интереса к здоровью. Такая, что из-за нее, кто бы подумал, даже в мировой экономике некий перекос! А в Европе и США вообще черт-те что… Героями становятся не чемпионы мира, а какие-то дряхлые бабки. Вся заслуга их в том, что прожили сто или больше лет. У них берут интервью, их фотографии печатают в таком формате, что раньше разве что Марадону… Да и антидопинговые скандалы всем надоели! А при разрешении использовать любые медикаменты спорт снова станет честным и чистым. И тот, кто раньше отваживался использовать тайком допинг, теперь не будет иметь преимущества над «честными». Теперь на эту ерунду будут обращать внимания меньше, чем на ориентацию спортсмена.
Он кивнул.
— То есть вы хотите с допингом сделать то же самое, что с легализацией блядства?
— То не я легализовал, — ответил я быстро, — я только… предложил сделать еще пару шажков в том же направлении.
— И успешно внедрил, — сказал Гадес, и я не понял, с осуждением или одобрением. — Ну… я не против. Просчитай последствия…
— Уже просчитал!
— Да? Быстрый, как электрический веник… Ладно, действуй. Наблюдать не буду. Но если сорвешься — сорву голову.
Я вышел на подгибающихся ногах.
Через месяц я уже, как вызванный на пожар, летел в Москву, где собрал группу специалистов и натаскивал их на подготовку к президентским выборам, ибо «безопасность и стабильность» — вот наш лозунг!
Как-то вечером я проезжал мимо автосалона, там на открытой площадке новая модель «Роллс- Ройса», народ собрался, ахают. Времени у меня с запасом, я быстро подал в правый ряд, припарковался, умело оттеснив какое-то существо на китайской штуке удмуртской сборки.
Этот «Роллс-Ройс» в самом деле вобрал в себя все достижения науки, техники и дизайна, сплавил воедино и произвел такое чудо. Я обошел вокруг, позаглядывал в окна, а в голове простучала мысль, что вообще-то пора менять как модель, так и саму машину. Макгрегор напоминает, чтобы мы всегда шли в ногу. На Вульфа, который привык к своему допотопному «Ниссану» и не желает с ним расставаться, смотрит очень неодобрительно.
Цена оказалась вполне приемлемой, всего четыреста тысяч евро. Я прошел к старшему менеджеру, быстро оформил заявку. Этот экземпляр продать не могут, выставочный, однако если господин желает, то поставят меня на очередь, и уже через пять-шесть месяцев я стану обладателем этого уникального
