автомобиля.
— Ставьте, — ответил я, прекрасно понимая, что стану владельцем уже завтра или послезавтра, как только после моего звонка очередной автомобиль соскользнет с конвейера и пройдет стадию ручной сборки.
Да, кстати, почему ждать до завтра-послезавтра? Попробуем напрячь наше бюро обслуживания…
Я сделал всего пару звонков, переждал, съездил по делу, а когда возвращался, позвонил начальник отдела сервиса и сообщил ликующе, что я могу забрать понравившуюся мне машину, все документы уже оформляют.
Вообще-то, размышлял я, выруливая на «Роллс-Ройсе» на шоссе, по четыреста тысяч евро также «Майбах» и «мерс», но чем-то слово «Роллс-Ройс» больше ласкает слух. Очень уж красивая и незапятнанная репутация, великая и славная история, на нем ездили короли и президенты, а «Майбах» какая-то темная лошадка. Репутация же «мерса» надолго испорчена бандитами, что избрали его «своим авто», это стало нарицательным: если на «мерсе» — то обязательно бандит, а еще подгадили политики, мало отличимые от бандитов, тоже предпочитают «мерс», так как привыкли, будучи бандитами.
Полдня я разбирался с почтой, даже нам забрасывают спам, потом вызвал Жукова, Роберта Панасовича и Ореста Димыча, раздавал им задания, я предпочитаю работать вживую, если удается, мне почему-то предпочтительнее видеть лица.
Заглянул Глеб Модестович, послушал, насколько умело руковожу начальниками отделов. Потом вбежал ликующий Арнольд Арнольдович, потрясая над головой распечатанными листками.
— Вот! — сказал он с торжеством. — Все данные по пшенице К-578.
— Последняя модификация? — спросил Жуков недоверчиво.
— Да. Уже пришла. Смотрите, с повышенным содержанием меди, цинка, йода, а также с антибиотиками, которые остановят развитие холеры и прочих кишечных заболеваний. Рекомендуется в первую очередь завезти в Индию и прочие жаркие страны, где холера бывает часто…
Жуков взял листок, Тарасюк смотрел через его плечо, Арнольд Арнольдович с энтузиазмом заговорил о следующей модификации, что позволит накапливать в зернах вещества, препятствующие развитию онкологических заболеваний, я слушал внимательно, а когда ощутил, что можно и мне вякнуть, сказал почтительно:
— Простите, а как насчет «зеленых»? Снова бьют тревогу, что модифицированные продукты могут быть опасными…
Все промолчали, только Жуков спросил иронически:
— Насколько?
Я развел руками.
— Точных данных еще нет, модификация началась сравнительно недавно. Однако…
— Ну-ну, — подбодрил он.
— Многие, в том числе и видные ученые, утверждают, что это может негативно отразиться на здоровье будущих поколений.
Я не понял, почему все сдержанно заулыбались, а добрейший Глеб Модестович просто похлопал меня по плечу:
— Не переживайте, юноша.
— Вы имеете в виду, что беспокойство не имеет под собой почвы? — переспросил я. — Есть данные, что все будет в порядке?
Все снова улыбнулись и углубились в изучение анализа нового сорта пленницы. Глеб Модестович развел руками.
— Нет, дорогой Евгений… который теперь чаще Юджин, ха-ха, я не это имею в виду.
Я решил быть настойчивым, а то впечатление, что от меня что-то скрывают, поинтересовался:
— А что?
Он вздохнул.
— А подумайте сами. Просто подумайте. И… возможно, поймете. Вам самому так будет интереснее.
Последнее он добавил, чтобы я не обиделся, а то это «возможно» прозвучало двусмысленно, а так вроде бы интеллектуальная игра, хотя ничего загадочного в этом нет. Если на мой взгляд.
Я сделал вид, что тоже углубился в колонки цифр, как будто что-то понимаю в них, ну не мое это дело — цифры, я оперирую массивами понятий и определений, а цифры — это уже воплощение, это черная, хоть и очень квалифицированная работа виднейших ученых, лауреатов международных и нобелевской премий.
Однако позже в своем кабинете вернулся мыслями к странному разговору. Первое, что просится в голову — это стремительный расцвет науки и техники, что уже через пару-тройку десятилетий резко изменит жизнь и, возможно, начисто искоренит все болезни. В этом случае все опасения насчет того, что нынешняя пшеница испортит жизнь нашим праправнукам, — лишены основания. Генетические нарушения наука начнет исправлять уже лет через двадцать, нечего трястись за здоровье прапраправнуков. Они в любом случае будут здоровее и совершеннее нас…
Я вроде бы чувствовал успокоение, во всяком случае, сообщил себе, что все в порядке, однако где-то в глубине сознания ворочается беспокойная мысль, что Глеб Модестович имел в виду что-то совсем иное.
Глава 11
После обеда я зашел к нему с идеей, как быстро и безболезненно интенсифицировать обучаемость в школах и особенно в университетах и вузах. Глеб Модестович заинтересованно слушал мою горячую филиппику в адрес студентов, что списывают, не ходят на занятия, а экзамены сдают, кто по блату, кто по везению, кто по хитрым шпаргалкам.
— Нужно быстро и резко перестроить саму систему обучения, — закончил я горячо. — Начиная с первых классов школы и заканчивая старшими курсами в вузах!..
Он поинтересовался:
— А что в ней не так? Имеете в виду мировую или российскую?
— И мировую, — ответил я, — хотя российская, конечно же, намного гаже.
Зашли Жуков и Цибульский, переглянулись, Жуков показал мне знаками, чтобы продолжал, на них не обращал внимания. Я в самом деле чувствовал, что когда меня несет, то и вправду могу не обращать на этих слонов внимания.
Глеб Модестович поинтересовался мирно:
— Почему «конечно же»?
Я сказал зло:
— Потому что только у нас есть девиз, который понимают все: воровать так миллион, а иметь так королеву! А также пан или пропал, либо грудь в крестах, либо голова в кустах… Отлынивать от занятий не мы придумали, послушайте хотя бы песенку вагантов! О драках поют, пирушках, гулянках и бабах, но не про учебу, однако только в России все подобное возводится в степень!..
Глеб Модестович полюбопытствовал:
— Простите, а почему?
Я посмотрел с подозрением, но иронии не уловил, смотрит заинтересованно и сочувствующе, как на инвалида от рождения. Я пожал плечами.
— Наверное, потому, что у нас, в отличие от европейских стран, учеба в школе и вузах ассоциируется с государственной властью и угнетением. В России никогда не было власти выборной! И свободных, негосударственных университетов. А бороться против власти всегда было необходимостью для русского народа. Как, впрочем, и для любого. Но в Европе учатся потому, что без учебы никуда не возьмут, а у нас потому — что заставляют. Потому с такой гордостью рассказывают хоть школьники, хоть студенты, что ни
