прав. Я сам над этим долго думал, спорил.
– Да ты же знаешь, какая я упрямая скотина – хрен переспоришь! Но и он тоже… В смысле, мое альтер эго. Словом, когда не могут договориться нормальные люди, они бьют друг другу морды. Но мне… гм… пришлось договариваться, будто депутат какой. Взяли за основу, что игра должна быть прекрасной. Порешили, что и так ее изосрут, изговнякают донельзя, так что изначально надо делать чистой и, повторяю, прекрасной.
Аллодис сказал деловито:
– Ура! Но, шеф, эльфы тоже есть разные. Темные, к примеру… Еще не поздно переиграть! Мы же переиграли насчет трех материков? И технологическую цивилизацию, как я понимаю, вообще задвинули в глубокую и темную?
– Никаких темных, – сказал я безжалостно. – Это все придумки тех же изосрунов. Есть такие, что выросли, даже романы пишут, а развитие у них как у пачкунов стен. И тех, кто на заборах пенисы рисует. Конечно, эти взрослые изосруны пользуются успехом у таких же малолетних дебилов и дебильчиков. Но мы не они… А ты, Ворпед, чего уставился с такой надеждой? Ты из их лагеря?.. Эта наша позиция есть и будет непокобелимой.
– Что вы, что вы, – сказал Ворпед испуганно, – я просто за расширение… за раздвижение границ. Чтоб все было.
– Все не будет, – отрезал я твердо. – Каждый из нас ходит в туалет, но запирает за собой! И что он там делает, не спрашиваем. Только догадываемся, судя по худеющему рулону туалетной бумаги. Так вот в нашей байме никто из нас срать не будет вообще, как бы ни хотелось этого нашему поборнику реалистичности, дорогому Аллодису!
Ворпед кивал, записывал в блокнот.
– А зеленых? – спросил он деловито.
– Орков? – поинтересовался я грозно.
– Нет, – сказал он торопливо, – я имею в виду эльфов. Кроме темных есть еще и зеленые… зеленоватые такие. Очень красивые и благородные, совсем как интеллигенты из леса.
– Никаких зеленых, – сказал я безжалостно, – никаких темных, серых, никаких лесных или еще каких- то!.. Только эльфы-НПСы в том значении, в каком привыкли видеть самое светлое… э-э… возвышенное. Только чистая красота! Никакой красоты зла или порока. Чистота, благородство… и всякое такое, чего недостает человечеству.
Ворпед проговорил задумчиво:
– То есть те же люди, только красивее, благороднее, возвышеннее… и так далее. Все человеческие качества, но со знаком плюс?
– Но-но, – сказал я предостерегающе, – какие это все? В человеке столько говна! Если это «все» еще и со знаком плюс… Только самые светлые стороны! И только, повторяю, в качестве НПСов! Я слежу за вашими сионистскими попытками раскачать корабль!
– Он татарин, – пискнул Секира из своего угла.
– Тогда за исламскими попытками взорвать шахидскую бомбу, – уточнил я, – в байме неверных гяуров.
Ворпед сказал с обиженным достоинством:
– Я вообще-то украинец!
– О господи, еще хуже… За хохлами глаз да глаз, и все равно сопрут… Так что, дорогой Ворпед, раз уж признался, что работаешь на иностранную разведку, за тобой будет особое наблюдение. Шаг вправо, шаг влево – сам понимаешь… А про прыжок на месте уже и не говорю.
Кирич, единственный, кто мог бы в офис не ходить вообще, на нем нет нагрузки писать программы, он в роли генератора идей, еще на нем – сэттинг, что вообще-то самое важное, это основа любой баймы, однако в офисе появляется почти ежедневно.
Он успевает пообщаться со всеми, всем поинтересоваться, и только когда в конце подходит ко мне, веселая и беспечная улыбка гаснет. Уже вполголоса говорит, что не потянем, надорвемся, вот уже как призраки бродим по офису, месяцами из него не показываемся. Нужно сократить объем работы, слишком уж размахнулись. Надобно оставить самый популярный участок, скажем, Средневековье, зато разработать его так, чтобы конкуренты от досады из окон на асфальт с этажей повыше, повыше…
Я отмахивался, наша мощь из ушей прет, готовы мир перевернуть, но Кирич говорил все настойчивее, наконец и я при всей твердолобости начал замечать признаки сильнейшей усталости у ребят, в груди екало все чаще и чаще. Должность такая: надо больше прислушиваться к предостережениям, чем к бодрому: «Давай, Вася, все получится!» Да и предыдущий печальный опыт научил кое-чему, научил. Пуганая ворона на куст садится до трех раз, я вот именно та еще ворона.
Я начал высчитывать, прикидывать, соразмерять, на душе все тревожнее, потому что работа идет, планы четкие, пока что вроде бы укладываемся в сроки, что поставили сами себе… И в то же время гаденькое чувство, что впереди ждет большой облом. А как его избежать, пока не вижу.
Сегодня Кирич, просматривая сделанное, сказал задумчиво:
– Я смотрю, большинство говорит о Средневековье… Я только рад, сам влюблен в мир замков, рыцарей и турниров. Значит, Средневековье разрабатываем особенно тщательно?
– Три Средневековья, – подчеркнул я. – Раннее, среднее и позднее. Переход из одного в другое возможен тоже только в одну сторону.
– Это понятно, – согласился он. – В раннем Средневековье копье держали как дротик, кололи прямо, сверху и снизу, а таранный удар гигантским копьем, зажатым под мышкой, пришел только в середине среднего периода. Такой рыцарь с легкостью вышибет из седла десяток героев раннего Средневековья. В начале позднего Средневековья уже применялось огнестрельное оружие…
– Мы его не планируем, – предупредил Скоффин. – В смысле, в любом из периодов. Это уже в следующей формации. На другом материке.
