Я встретил Габриэллу на полдороге, она в строгом платье, полуделовом-полувечернем, умело подкрашена, изысканна и отстраненна, словно это не она неделю назад прогибалась подо мной в сладостном оргазме.
Впрочем, при современном отношении к этому делу можно сказать и так, что это она меня изгибала для собственного удовольствия. И что это даже не повод для знакомства.
– Не опаздываем? – спросила она тревожно.
– Час пик миновал, – успокоил я.
– Но это самый центр…
– Я знаю, как туда проскочить, минуя заторы, – заверил я.
– Как?
– Все еще есть проходные дворы…
Все-таки чуть-чуть запоздали, не один я такой мудрый, устрашился, что теперь хрен отыщешь, куда приткнуть машину. К счастью, ценители поэзии Николая Рубцова богаты духовно и не обременены материально: машин вокруг здания немного, да те и не блещут роскошью.
Я перевел дыхание: не люблю ставить свою рядом с дорогими доджами и бентли, заглушил и успел выскочить раньше, чтобы подать руку Габриэлле.
Двери распахнуты в два зала: у одного дежурят дюжие мужики в приличных костюмах, останавливают желающих войти, за их спинами маячат накрытые столы. Правда, не обильно, что-то вроде фуршета после доклада. Вход в другой зал свободен, мы тихохонько зашли и присели в заднем ряду.
Большой зал заполнен на две трети, докладчик медленно и протяжно, словно священник, говорит о духовности и глубинной нравственности нашего народа. В зале слушают внимательно, а когда докладчик закончил и поклонился, сверкнув лысиной, вежливо и сердечно похлопали.
Второй выступил с опровержением некоторых аспектов доклада, как он сказал, хотя я опровержения не уловил, а рассуждения о нравственности и духовности, преемственности поколений, что разгромили Мамая и Наполеона, создали картины Рублева и дивные комплексы Кремля и собора Василия Блаженного, показались вообще повторением основного доклада.
Габриэлла шепнула:
– Правда, хорошо говорит?
– Очень, – согласился я и, взяв ее тонкие пальцы, бережно держал в ладони. – Очень.
Она мягко улыбнулась.
– Слушай-слушай. Я читала его статьи.
– По астрономии?
– Ну, Слава…
– Извини.
– Ты же не только своей компьютерной графикой живешь?
– Да-да, прости. Он хорошо говорит. Особенно про эту, как ее, духовенность.
– Духовность, – поправила она, сдвигая брови. – Над этим не шутят.
– Прости, – снова сказал я. – Поколение пепси, что с меня взять. А где твой отец?
Она повела глазами в сторону.
– Только не смотри прямо сейчас, а то вдруг оглянется… Они с мамой в первом ряду. Третье кресло от края.
– Ага, – сказал я, – вижу… Сразу видно, что супруги. Очень подогнаны друг под друга.
Она шепнула с улыбкой:
– Двадцать пять лет вместе. Это почти рекорд.
– А твои родители, – спросил я осторожно, – большие любители Рубцова?
– Мой отец преподает литературу, – шепнула она.
– В универе?
– Да. Или ты знал?
– Нет, но он не похож на школьного учителя, – ответил я. – На преподавателя хорошего университета – точно.
Она заулыбалась:
– На всякий случай запомни, его зовут Сергеем Константиновичем, а маму – Людмилой Николаевной.
– Не забуду, – пообещал я. – Как они, с такими именами, да еще любители Рубцова, назвали тебя Габриэллой?
Она наморщила нос.
– В тот период была мода на иностранные имена. А мои родители, еще молодые, долго определялись с приоритетами. Папа говорит, что к патриотизму и высокой духовности приходишь не сразу.
