раздувать пенис. Но на этот раз потакать ему не стал, напротив, с садистским наслаждением придушил сладкие картинки. Сингуляр я или не сингуляр, мать вашу? Да, у нее роскошное тело, что просто создано для непрерывного траханья, для чувственных наслаждений, какие сиськи, какая жопа! Но хозяйка этой роскошной жопы, надо же, верхнее ля ставит выше хватания за интимные места и даже выше добротного лошадиного секса!
– А чего устыдился? – спросила она с жадным интересом.
– Да так…
– Нет, ты скажи! – сказала она настойчиво. – Это же здорово, когда стыдно, а ты делаешь… Такое возбуждение, что просто не знаю!
– Даже круче верхнего ля?
Глаза на кукольном личике, где ни единой мысли, стали строже.
– Ты верхнее ля не мацай своими похотливыми ручонками. Ими можешь подержать меня за нижние губы или еще где, сам смотри, даже в жопу можешь кулак засунуть, если хочешь, но на антресоли не лезь.
– В эмпиреи, – поправил я автоматически.
– Да какая разница? Ты пойди полежи, а то бледный какой-то. Я тебя укрою одеялком, а вечером позвоню, проверю, живой еще?
– Знаешь, Лариска, – сказал я, – я должен перед тобой извиниться.
Тонкие дуги бровей приподнялись, в глазах удивление, словно у меня вдруг отросли две головы.
– Это чего? – спросила она с подозрением. – Что натворил? За что?
– За то, – сказал я, – что у тебя есть то и другое, а еще и третье, чего я, дурак самовлюбленный, не заметил!
Она спросила жадно:
– А что у меня еще?
– Не скажу, – ответил я. – Не поверишь.
– Нет, ты скажи!
Я помотал головой. Верхнее ля, остальное – фигня. Лариска к постлюдям ближе, чем я, такой гордый, что вот как далеко ушел от этих говорящих обезьян.
– Прости, – проговорил я. – Сингулярочка ты моя.
– Прощаю, – ответила она великодушно, не обращая внимания на непонятное прозвище, и тут же поинтересовалась снова: – Но все-таки, за что?
– За усе, – ответил я. – Буду за тобой пробираться в сингулярность. А то ты всингуляришься, а я…
