Евровидении именно ты будешь представлять страну… Кстати, ты что решила?
– С диском? – переспросила она. – Подготовку закончили, скоро приступлю к записи.
– Нет, я про сиськи. Добавочные!
Она отмахнулась.
– Да там, оказывается, в больнице нужно пролежать почти две недели. И ни петь, ни плясать, а только ходить, держась за стенку!.. А у меня работы – выше головы.
– Слава богу, – сказал я с облегчением. – И еще неизвестно, не сел бы твой голос после такой операции?
– Я тоже так подумала, – ответила она серьезно. – Зачем мне и сто сисек, если не смогу или стану хуже петь? Насчет Евровидения еще не решено. Да и неважно. А вот контракт на золотой диск уже подписан… А как ты, Славик? Вид что-то неважный. Я чем-то могу? Ну там отсосать или твои гормоны онормить…
Я покачал головой.
– Я ж асексуал. С каждым днем все асексуальнее и асексуальнее.
– Не отстаешь от моды? Увы, у меня не получается.
Я фыркнул:
– Еще бы! С кем ты асексуальнее: с Демьяном или директором медиацентра?
Лариска вскинула брови.
– С Демьяном? С директором?.. Ну ты даешь… Думаешь, я смотрю на такие мелочи?.. Эх, Славка, сколько дружим, а ты ничего не понял. Со всеми оргазмы – просто оргазмы. Словом, ерунда. Одинаковая. Как пепси-кола, из хрустального бокала или бумажного стаканчика – один фиг. А вот книгу почитать или кино посмотреть – удовольствия разные. Тоже не понял?.. Но самое высшее, когда сама что-то… ну, понял? Верхнее ля и танец с микрофоном – это улет, это такой кайф, что куда тебе со всеми твоими совокуплениями!
Я переспросил тупенько:
– Ты что, фригидная?
Она посмотрела с великой обидой.
– А ты дурной? С чего я фригидная? Теперь вообще фригидных нет. И слова такого, откуда и выкопал… Ты без меня со словарем спишь?
– Извини, – пробормотал я, – просто не понял. С Демьяном – все понятно, спонсор! Понятно, почему с директором. Ну и с прочими, полезными… Однако курьер и шофер, что у нас на подработке, это ж где тут твоя карьера?
Она помотала головой.
– И что непонятного? Мне со всеми приятно. Я очень чувствительная и возбуждаюсь быстро. Но ты просто помешался на сексе, Славка!
Я охнул:
– Я?
– А чего пристал с такой мелочью?.. Да мало ли с кем я совокуплялась? Я не со всеми даже знакомлюсь! А вот верхнее ля или не сбиться с ритма, пока вся в «Блю Джин ин лав», – это что-то! Никакой секс не сравнится. Оргазм из оргазмов… фу, даже слова такие не хочу. Это ж высокая радость, такое ликованище… но тебе, зацикленный чурбан, не понять!
Я помолчал, в мозгу как будто армия кротов выталкивает наверх взрыхленную землю, закрывая ею прогретую солнцем и заросшую зеленой травкой. А вместе с травкой вниз уходит и что-то важное… вернее, казавшееся важным.
Лариска с такой страстью рвется перевернуть мир своими песнями, что все эти простые удовольствия вроде секса, тусовок, круизов на шикарных яхтах миллиардеров, купания в наполненных шампанским ваннах – фигня, не заслуживает упоминания. Можно сказать, трудоголик.
Меня опалило жаром. Как прирожденный интеллигент, умно и возвышенно рассуждаю о сингулярности и грядущем расставании с видом хомо, а это расставание уже прыгает передо мной. Уже перекраивает себя, в любой момент готово лечь под нож хирурга, делает из себя совсем другое существо… конечно, пока человека, других еще не умеют, но как только…
Хотя труд ее с точки зрения сингулярности – говно, однако же я еще говнее. Все еще наслаждаюсь сексом – асексуал хренов! – жратвой, хорошим вином и мягкой постелью. И сейчас думаю, подкопилось у меня или еще нет, чтобы поставить Лариску на четвереньки, люблю, когда сиськи качаются книзу дойками, и трахнуть в анус. В жопу, по-нашему. Скотина, а не сингуляр, если честно, но теперь что-то не хочется этой честности. Сейчас бы в норку, чтобы не признаваться, что я все-таки говно. Оттого, что как все, еще не значит, что не говно. Это значит только, что большинство – говно.
Лариска допила кофе и шустро метнулась к мойке, чтобы торопливо сполоснуть, вытереть насухо и поставить на полочку.
Оглянулась с испугом в глазах.
– Что с тобой? Вчера перебрал? И от хорошего коньяка блюют, если чересчур…
– Да нет, – ответил я. – Лариска, ты просто чудо. Ты, можно сказать, меня почти вылечила.
– Ты че?
– Правда, правда. Я уже устыдился.
Она повернулась с чашкой в руках, руки продолжают тереть полотенцем, в глазах удивление. Такая сочная и мягкая даже с виду, что во мне тяжелая кровь снова пошла вниз, как разогретая ртуть, и начала
