улыбка на морде лица, взгляд переползает с Люши на Барабина, на женщин, на всех-всех, а под спудом ворочается, просясь на поверхность, злая мысль: и что же, все это жруще-срущее большинство тащить в бессмертие? Да вы что, охренели?.. Только самое тупое животное, у которого даже спинной мозг на всякий случай изъяли, может предположить, что бессмертие будет доступно в с е м!
Зачем питекантропы в нынешнем обществе? Их даже асфальт не научишь укладывать. Вот так же в мире бессмертия абсолютно не найдется места всяким любителям смотреть по телевизору футбол, поставив перед собой ящик пива.
Внезапный холод прокатился по всему телу. Собственно, чем я лучше? Только тем, что не состоял, не был, не привлекался, не участвовал? Но отсутствие заметных недостатков – еще не достоинство.
Люша, чувствуя, что сказал меньше, чем мог бы, у него тоже сильно развито остроумие на лестнице, снова заговорил о проклятой науке и технике, что гробят духовную жизнь человека, но я наступил обеими ногами себе на горло. Смолчу, пусть говорит.
Он вещает с таким напором и пафосом, что любой довод против будет выглядеть жалким. Уже потому, что начну изобретать доводы вот сейчас, а за спиной Люши стена до небес из многовековой традиции, именуемой культурой, что, дескать, смерть – естественный и необходимый процесс, и его отменять ну никак низзя. Там доводов миллион, все отшлифованы за века до блеска и выгранены, сверкают остроумием, кажущейся глубиной и вообще выглядят сокрушающими.
А что вякаю я? Что автомобиль перспективнее телеги с лошадью? Так это стало понятно люшам лет через сто со дня, как первый автомобиль прокатился по дорожке. А я сейчас в такой ситуации, когда автомобиля еще нет вообще, а только изобретен двигатель внутреннего сгорания, начинаются первые робкие разговоры о возможности его применения в быту, на транспорте…
В этом случае, понятно, у сторонников тягловой силы все доводы и все козыри на руках, ибо преимущества коней отчетливо видны еще с Древнего Египта, а о какой такой замене этой единственной и прекрасной силы вонючими керосинками разговор? Да не смешите народ!
Вот и не хочу смешить… Правда, то и дело забываю о бесперспективности таких разговоров, только помоями обольют под видом моего просвещения, дурака такого, что не понимает простых вещей, понятных каждому ребенку…
Поглядывая с нетерпением на Лариску, я вышел на балкон. Свежий ночной воздух охладил распаренное жратвой и пьянкой лицо.
В уголке стоит Татьяна, непривычно серьезная, задумчивая.
– Привет, – сказал я. – Не вынесла душа наших заумных разговоров?
Она вяло усмехнулась:
– Да. Я просто ничего не поняла. А отсюда такой чудесный вид…
Я посмотрел вниз. Когда-то и меня восхищал вид с такой высоты, а сейчас поймал себя на том, что смотрю на копошащихся внизу существ и думаю с раздраженным недоумением: ну как они так могут? Живут себе, тупые, не понимают… Не понимают, не догадываются, а когда им начинаешь вещать истину, отмахиваются: что за хрень несешь? Наши предки помирали, и мы помирать будем! И все помрем. Пей или не пей.
Они все еще верят, что через тысячи лет компьютеры будут мощнее, автомобили будут меньше жрать бензина, а люди будут воевать за Марс и Венеру. Или за звездные системы. А космические пираты будут захватывать лайнеры с пассажирами и требовать выкуп. Еще побеги из космических тюрем, звездная пехота, проститутки в космических барах, заключение торговых договоров с разумными жуками, грибами, богомолами и крылатыми жабами…
Господи, неужели один я такой умный, а все дураки? По логике так, хотя я чаще страдаю заниженной самооценкой. Но все-таки жутковато понимать, а еще жутче – ощущать, что живу в стране дураков. Нет, в человечестве дураков!
Улыбнувшись Татьяне, я вернулся в комнату и молча показал Лариске на часы. Она кивнула: да, поняла, заканчиваю.
Люша посмотрел на меня угрюмо:
– Ну как, освежился?
– Да, – ответил я и улыбнулся светло, словно пробегающему через лесную дорожку ежу. – Да, конечно, ты прав.
Он замолчал, несколько ошарашенный быстрой и неожиданной победой, всмотрелся пытливо.
– Че, сдаешься, да?
– Сдаюсь, – признался я.
– Согласен, что я прав?
Я поднял руки:
– Стопроцентно.
– Что стопроцентно?
– Что ты прав, – сказал я. – А что ты ожидал? Ты привел убийственные аргументы. Неопровержимые просто. Вот и переубедил меня с ног и до головы.
Он все еще смотрел с сомнением.
– Что-то ты слишком быстро…
– Дык ты ж был неопровержим, – признал я.
– Это я знаю, – сказал он великодушно и значительно, – но ты обычно бывал крепким орешком.
– Увы, ты меня расколол, – сказал я. – Ладно, уже поздно, а завтра, увы, день рабочий. Нам пора.
