Тулей заметно побледнел, напомнил себе на всякий случай, что ему вроде бы ничего не грозит, но все равно по телу прокатился холод, словно оказался ночью голым на вершине мира. Даже думать, говорить о таких великих деяниях жутко простому человеку. А тцар, даже великий тцар, не вхож на небеса. Он так же прост, как и землепашцы.
– Но кто посмеет разбудить Азазеля? – проговорил он дрогнувшим голосом. – Это значит, пойти против самого Творца, создавшего мир, солнце и звезды! Населившего мир богами, людьми, создавшего свет и тень, день и ночь… Да, подлую вещь мы задумали. Бедный артанин!
Барвник сказал глухо:
– Но даже ножны этого меча обладают великой святостью. Город, в котором будут храниться эти ножны, станет неприступен. Разве этого мало?
Тулей тупо смотрел на кубок с вином. Затем тцарским голосом ответил:
– Да, этого достаточно.
– Нам только осталось, – уточнил Барвник осторожно, – оставить их в Куябе.
Глава 22
Придон заснуть не мог, метался по комнате, как попавший в клетку зверь. В окно смотрел тонкий серп луны, уже в другую сторону, крупные звезды сияли ровно, изредка подмигивали, от двух светильников шел ровный свет и распространялся сладковатый запах воска и меда.
Волнуясь, он впервые за много дней вспомнил о своей внешности, отыскал стену с большим зеркалом и долго рассматривал себя во всех обличиях: с выпяченной вперед нижней челюстью, нахмуренным, со вздутыми бицепсами или же веселым, с широкой улыбкой на лице, чтоб его белые ровные зубы блистали… лучше стать против солнца, тогда на загорелом лице белые ровные зубы блистают как молния в ночи…
Вздутый шрам на левом боку, багровый, совсем свежий, заставил задуматься: артанские женщины воспринимают шрамы как знаки доблести, но Итания явно больше ценит гладкость кожи да запах ароматных масел, как вот этот запах от светильника или чаши с курящимися благовониями.
– Итания, – прошептал он. – Итания…
Он оглянулся на дверь, чуткие уши уловили грохот тяжелых сапог, стражи не спят, ходят взад-вперед, бдят. Но никто не поставил стражу по ту сторону окна, а если и поставил, то далеко внизу, на земле, а не прилепил к стене на уровне четвертого этажа.
Ноги сами взметнули его на подоконник. Решетка слегка заскрипела, железо выползало из каменных гнезд нехотя, противилось. Он напрягал мышцы, задерживал дыхание, в то же время прислушивался к шагам по ту сторону двери.
Решетка наконец оказалась в его руках. Он опустил ее на пол, тут же протиснулся, обдирая плечи, холодный чистый воздух заполнил легкие, начал сдирать приторные запахи. Придон, цепляясь за мельчайшие неровности, двинулся вдоль стены, заглядывал во все окна, затаивался, слыша внизу голоса и даже видя, как там прохаживается стража.
Беспечно живут куявы, подумал мрачно. Окна распахнуты, в любое можно пролезть без помех. Похоже, решетки только на его окне… нет, вот еще, но потоньше. Свет из комнаты желтый, запахи оттуда выдавливает тяжелые, едва-едва переваливаются через край и тут же, как слизь, ползут по стене тяжелыми волнами.
Комната заставлена тяжелыми сундуками, все заперты на большие висячие замки. Под сводами пучки колдовских трав, стена завешана амулетами, даже изредка – талисманами. А вот там участок стены весь в талисманах…
Внизу шевельнулась куча тряпья, как сперва показалось Придону, поднялась в полный человеческий рост. Придон узнал Барвника – однорукий маг без шляпы, с розовой лысиной и венчиком седых волос. В Артании про таких говорят, что это мудрость вытоптала в лесу полянку, так что лысину можно не прятать, если, конечно, ты маг, это воину позорно быть умным.
Он не стал наблюдать за колдуном, подсматривать нехорошо, передвинулся по стене дальше. Сапоги едва находили крохотные выступы, уж очень старательно куявы стесывают камни, передвигался почти на кончиках пальцев. Заглянул в открытое окно молодого бера, роскошные покои, пахнет сладко и приторно, а сам бер… Придон узнал молодого князя Кохана, лежит на широком ложе, в руке кубок, на столе возле ложа кувшин, запах вина перебивает все ароматы.
Ветер подул сильнее, ноздри уловили знакомый запах, но еще раньше сердце затукало сильнее, взволнованнее. Придон поспешно начал перебираться навстречу волне запахов, ветерок стих, но источник ароматов явно ближе, еще ближе. Придон ухватился одной рукой за железный прут, перекрывающий окно, а другой ладонью накрыл левую сторону груди, сдавил, чтобы ошалевшее сердце не выпрыгнуло.
Огромная комната там вдали тонет в темноте, зато здесь массивные светильники из чистого золота дают ровный приглушенный свет, два у двери, один возле самого ложа, но само ложе в тени, свет падет на левый край, там из-под одеяла высунулась розовая ступня с детскими невинными пальчиками…
От изголовья спинка поднимается и поднимается – толстая, массивная, из красного, как огонь, дерева, блестящая от лака, от ног такая же точно стена, сверху их соединяет такой же красный балдахин, толстый, словно матрац, а та стена во всю ширь еще и расписана яркими красками, Придон в полутьме различил далекий сказочный замок, легкий и воздушный, реку, темный лес…
Итания спала в этой нише, скрючившись, как зайчик в тесной норке, подтянув колени до подбородка. Бесконечно милое прекрасное лицо порозовело, пухлые губы приоткрылись, Придону безумно хотелось взять ее губы, как спелые вишни, в свои и смаковать их нежность, их тепло.
Все залито розовым светом утренней зари, и Придону почудилось, что заря начинается именно отсюда, как он однажды и ответил мудрецам.
Воздух был чистый, едва-едва тронутый ароматом цветов. Неслышно ступая, он пересек эту часть огромного зала, ноги тонули в мягком толстом ковре. Когда подошел к ложу вплотную, привыкшие к полутьме глаза видели в этом свете уже все до мельчайших черточек.
Веки Итании опущены, длинные пушистые ресницы отбрасывают чернильную тень на щеки. Тени подрагивают при каждом вдохе, лицо спокойное и безмятежное, на губах улыбка, явно видит что-то радостное… Водопад золотых волос застыл на подушках роскошными волнами, даже в полутьме по ним
