– Еще бы… А то еще думать начнете! Совесть проснется хоть у одного на тыщу… Нет, грохнетесь все вы тут, и костей не отыщут…
Коммандос грозно загудели, Рэмбок завизжал:
– Но погибнешь и ты!
Пилот сказал как-то нараспев, словно читал по старой книге:
– Нам жизнь не дорога, а вражьей милостью мы гнушаемся…
– Связать его, – распорядился Рэмбок, – связать так, чтобы и пальцем не шелохнул! Посадим без него. Господи, помоги нам… Мы посадим самолет. Мы посадим…
В Государственной думе с утра скапливался народ, к депутатской работе вроде бы отношения не имеющий. Прибыли телевизионщики всех каналов Москвы и России, но они растворились в толпе массмедиков крупнейших телестудий Европы и мира. Фотокорреспонденты торопливо щелкали затворами дорогих фотоаппаратов, запечатлевали напряженную обстановку.
Депутаты начали прибывать раньше обычного, еще за полчала до начала заседания стало ясно, что кворум будет. А судя по лицам и репликам депутатов, смещения Кречету не миновать. Кто-то открыл тотализатор: застрелится Кречет или нет, а если застрелится, то в первый же день или попробует малость поспорить?
Когда зал заполнился, а председательствующий Гоголев объявлял повестку дня, бочком-бочком в зал вошел Коган, министр финансов, занял место в части зала, отведенной для исполнительной власти. Гоголев начал объявлять процедуру отрешения, как вдруг Коган вскочил, начал требовать слова. Ему включили микрофон, пусть говорит с места, все знали, что Коган категорически против политики сильной руки, за свободные экономические отношения, за рынок и что с Кречетом ему не сладко.
Коган откашлялся, непривычно насупленный, раздраженный, словно не мог понять, почему он здесь.
– Сперва должен сообщить, – сказал он колеблющимся голосом, – об одном предложении…
Гоголев прервал нетерпеливо:
– Должен напомнить, что на повестке стоит очень важное дело. Которое касается судьбы всей страны.
Коган повысил голос:
– Но это как раз и касается! Я имел беседу с американским послом…
По всему залу морщились, переглядывались. Гоголев сказал раздраженно:
– Представляю! Надо сообщить им, что как только сместим этого зарвавшегося солдафона, то сразу же вся Россия с ее богатствами будет к услугам американцев. Пусть придут и нам помогут… Так и отвечайте пока.
Яузов слушал, приложив трубку плотно к уху и поглядывая на Кречета. Президент в сопровождении двух десантников и этого долбаного футуролога пошел к джипу.
– Поторопись, – велел он в трубку. – Президент намеревается поехать в часть к Лещенко.
Из трубки донесся смешок:
– От моих танков не уйдет. А уж от элитных американских… тем более.
– Где они?
– Уже прошли третью линию.
Яузов поморщился, Кречета бы арестовать и низложить, но в таких делах без крови не обходится. Впрочем, когда шли на военную службу, их предупреждали, что сытая и привольная жизнь офицеров: поди туда, принеси то, а не то мордой в грязь, и никуда не денешься, может смениться службой в «горячей точке», где стреляют настоящими пулями. И если разобраться, чем Кречет лучше, чем те ребята, что охраняли станцию слежения?
Он отключил связь, вздохнул и пошел к своему бронетранспортеру.
Американские военные транспортники красиво и точно заходили на посадку. Из окон диспетчерской угрюмо смотрели, как исполинские машины с кажущейся неспешностью опускаются на бетонную полосу, затем короткая пробежка, останавливаются почти на середине полосы, словно на ходу бросают якоря.
Огромные люки были распахнуты в тот миг, когда самолеты только-только останавливались, а колеса еще не перестали вращаться. По пандусам быстро начали скатываться огромные тяжелые танки, сразу из всех пяти самолетов выкатывались и выкатывались огромные приземистые чудовища, над которыми десятки лет работали лучшие конструкторы, сглаживая броню так, чтобы снаряды отскакивали, зато собственную огневую мощь довели до предела. Это были не танки, а стальные чудища, извергающие разом из всех щелей десятки снарядов, ракет, пуль из крупнокалиберных пулеметов.
За танками катились бронетранспортеры. Над бортами виднелись округлые головы коммандос, все настолько упакованные в сверхпрочные панцири, что иголку не просунуть.
– Да, это армия, – вздохнул один.
– Профессионалы!
– У них конкурс, чтобы попасть в части. А у нас и офицерам по три месяца жалованье не выдают…
Кто-то сказал подбадривающе:
– Ничего! Вот американцы помогут вернуть дерьмократию, деньжат одолжат, а там с их помощью и оживем.
– Да? А чем расплачиваться?
– Ну, Курилы какие-нибудь отдадим, как когда-то отдали Аляску. Черт с ними! Мне-то что до той Аляски?
