Внезапно в наушниках сквозь треск и хрипы пробился строгий начальственный голос командующего бронетанковыми силами:
– Приказываю всем оставаться на местах! К нам прибыли союзники. Генерал Кречет арестован. Власть перешла в руки Временного комитета, созданного из депутатов Думы и силовых министров. В ближайшее время будут перевыборы президента… Приказываю соблюдать спокойствие. Всем оставаться на местах!
Лицо водителя было землистого цвета. Стрелок смотрел остановившимися глазами на командира. Цыплаков стиснул зубы:
– Переворот!
– Кречету конец, – бросил водитель.
– И реформе, – сказал радист мертвым голосом. – Это все из-за реформ.
Из пыльного облака выдвинулись танки. Шли неторопливо, на средней, даже медленной скорости, словно опасались мин или ловушек. Их приземистые корпуса разительно отличались от привычных, с которыми сжились за годы службы. В них чувствовалась не столько мощь, сколько уровень другой жизни, ибо все заметили антенны, с помощью которых американские танкисты переговариваются и получают любую информацию прямо через спутники, красные носы множества ракет, как противотанковых, так и противовоздушных, а также класса «земля – земля».
Даже перекатывались через валуны плавно, встроенные компьютеры мгновенно просчитывают малейшие неровности впереди и ведут танки так бережно, что там, внутри, в руке водителя не шелохнется бокал с охлажденным вином.
– Американцы, – бросил Цыплаков снова. – Американцы…
Все трое смотрели на него отчаянными глазами. Он едва не заплакал:
– Но что мы можем? У нас холостые заряды! По всей армии холостые! И у «синих», и у «зеленых»!
В мертвой тишине все чувствовали свое полнейшее унизительное бессилие. На миг командир почувствовал, что такое же унизительное бессилие Кречет ощущает, когда НАТО придвигается к границам России.
– Они уже здесь, – сказал он тихо. – Псы-рыцари…
Он не успел додумать мысль до конца, когда мотор взревел, танк шелохнулся. У водителя лицо стало строже, он стал похож на своего деда, погибшего под Курском. Он стал даже красивым, хотя оставался таким же прыщавым, с задранным, как у поросенка, носом.
– Командир… они топчут нашу землю. Это враги.
– И не быть нам с честью, – ответил он, – а быть нам с американцами.
– Под американцами, – поправил снизу водитель.
Командир включил связь, крикнул в микрофон:
– Всем-всем! Танк двести первый… Прощайте, друзья!
В тот же миг под ним взревел разбуженный исполинский зверь. Их прижало к спинкам сидений. Танк понесся на бешеной скорости, никогда еще они не включали форсаж, на котором тяжелый танк обгоняет легковые автомобили. Их даже не трясло, танк проносился над камнями и кочками, как глиссер по воде, а впереди угрожающе быстро росли вражеские танки.
В микрофоне слабо пропищало:
– Танк двести первый!.. Приказываю остановиться!
– За Россию, – ответил командир. Он чувствовал, что сейчас он уже не тот человек, который кололся, воровал у отца деньги, подставил друзей, и что если он остался бы жить, то уже никогда бы, никогда…
– Двести первый! – надрывался голос. – Двести первый!
– Я – двести первый, – ответил Цыплаков чистым ясным голосом. – Мы твои, Россия!
Командующий закричал так громко, что могли услышать все в танке:
– Танк двести первый!.. За невыполнение приказа… все пойдут под военный трибунал!
– Да, – ответил Цыплаков, он чувствовал дрожь в голосе, но это был не страх, а непонятный ему еще восторг, – но высший трибунал – Бог… – Танк тряхнуло, больно прикусил язык и даже щеку, подумал, выкрикнул: – А мой Бог – Россия!
– Музыка? – вдруг вскрикнул стрелок.
Командир стиснул зубы, высматривая вражеский танк, и вдруг в самом деле услышал… или словно бы услышал странную музыку, суровую и печальную, что неслась сверху, словно бы с небес, хотя он знал, что небо безоблачное.
– Музыка, – крикнул он хрипло. – Музыка!
Музыка звучала все громче, он слышал победные крики крылатых дев, лязг мечей и свист стрел, ржание коней, звон мечей и стук стрел о щиты.
Впереди в сотне метров вырастал огромный американский танк, похожий на слиток металла, с округлыми краями. Командир успел подумать, что сейчас там, внутри, сидят в комфортабельных креслах, там кондишен, они пьют пиво и насмехаются над русскими, что скорчились в своих танках, как сардины в консервных банках.
Рядом что-то закричал радист, внизу кричал водитель, но это был не крик страха, а ярости, жажды скорее добраться до врага, сокрушить, вбить в землю, расплескать их мозги по кабине с мягкой изоляцией от ушибов…
Американский танк в последний момент, наконец-то поняв, в ужасе сбавил ход, попытался отвернуть. В
