сказал со вздохом:
– Иди за ним, сын мой. Ты чист душой! Ты просто удивительно чист.
Томас бросился догонять Олега, вместе вошли в трапезную, там уже расставляют по обе стороны длинного стола глубокие тарелки с наваристой ухой.
Олег сел, в трапезную входили хмурые монахи. Последними появились настоятель и прелат, отец Крыжень прочел благодарственную, монахи дружно сказали «Аминь» и взялись за ложки.
Томас старался есть так же неспешно, как монахи. В их движениях угадываются основы тех манер, которые короли стараются привить высшему свету и которые объявлены благородными: не хватать жадно еду, не класть на стол локти и не раздвигать их так, словно стараешься захватить как можно больше пастбища с сочной травой… скотина.
Монахи, понятно, этой сдержанностью показывают, что они не дикие звери, те сразу набрасываются на еду, но то же самое должны выказывать и рыцари, что стремятся выглядеть благородными…
Олег закончил первым, хотя не хватал жадно и не клал на столешницу локти. Встал, поклонился отцу Крыженю.
– Святой отец, с вашего разрешения пойду соберу вещи. Чем раньше выедем, тем раньше… все случится.
Отец Крыжень замешкался с ответом: монахи заканчивают трапезу общей молитвой, потом расходятся, Олег же поклонился еще раз, как будто получив разрешение, и покинул зал.
Томас завистливо вздохнул. Никогда не сумеет вот так же небрежно делать все по-своему, никогда его манеры не будут настолько уверенными, что даже грубость выглядит уже не грубостью, а пренебрежением великого человека мелочами.
«А все равно ты язычник, – сказал он мысленно. – Язычник, язычник! Отсталый язычник. А я вот христианин. Уже этим – лучше».
Олег медленно укладывал в мешок всякие мелочи, в глазах глубокая задумчивость. Когда Томас открыл дверь, спросил, не оборачиваясь:
– Стоит ли брать одеяло?.. Если к обеду уже будем там…
– Стоит, – ответил другой голос.
С Томасом в келью вошел прелат, еще более маленький и сухонький рядом с массивным отцом Крыженем. Настоятель с порога перекрестил язычника благословляющим жестом, тот и ухом не повел, бросил в мешок узелок с трутом и огнивом, пошарил глазами по сторонам с вопросом.
Прелат сказал негромко:
– Я всю ночь провел в нелегких размышлениях, только к утру мне открылась истина. Я понял, что твое детское неприятие христианства, для прихода которого ты так много сделал, что-то вроде суеверной боязни сглазить! Начало получаться то, о чем ты так долго мечтал, а ты все шепчешь и крестишься…
– Я? – спросил Олег с негодованием.
– Ну не крестишься, – поправил себя прелат, – а просто шепчешь, плюешь через левое плечо, бросаешь соль, ругаешь во все корки… Богоборец, хватит трусить, все получилось! Получилось. Уже получилось!
Олег сказал раздраженно:
– Да что получилось? Еще ничего не получилось. Так, первые робкие шажки…
Прелат вскинул ладонь.
– Цель слишком высока! К ней идти еще долго, Олег. Это для простонародья рассказываем о скором пришествии Христа. И о близком конце света. На короткие дистанции они еще могут согласиться, а вот на тяжкий путь во много поколений… гм…
Олег обронил:
– За выдуманным.
– За мечтой, – поправил прелат строго. – За Великой Мечтой. Ты ведь знаешь, если человеку долго говорить, что он свинья, то вскоре захрюкает. Если вот так выдавливать из него свинью, хотя бы по капле в поколение, то, глядишь, через тысячу лет сделаем вообще ангела.
– Не сделали, – отпарировал Олег сварливо. – Как раз тысячу уже давите.
– Ну и что? Это государства за тысячу лет на одной и той же земле рождаются и умирают по много раз, а церковь только растет и крепнет. Я могу тебе предсказать, что вот пройдет еще тысяча лет, многие королевства исчезнут, многие появятся, мир станет другим, но церковь будет еще сильнее и в большей славе, чем сейчас. И люди станут праведными, чистыми, благородными и нравственными все до единого!
Олег подумал, спросил с сомнением:
– Это в двухтысячном году?.. Посмотрим-посмотрим.
Щеки настоятеля залила восковая бледность. Томас с испугом понял, что отец Крыжень представил себе бездну лет, отделяющую от этого невероятно далекого двухтысячного года, язык его в ужасе примерз к гортани, только в глазах жалость к человеку, которому суждено ждать прихода Христа на землю.
Олег встряхнул мешок, завязал веревкой, одеяло осталось на скамье, в глазах грозное веселье. Томас сказал торопливо:
– Да и это может не понадобиться.
– Верно, – согласился Олег. Он повернулся к прелату, тот смотрел на него с бессильным гневом, в то же время умоляюще. – Пожалуй, могу наконец сформулировать, почему я, поступая, по-вашему, как христианин, так и не стал им. Учение Христа – лишь инструмент в руке одной из организаций по
