– Это шутка?
Он удивился:
– Шутка? Нет, конечно. Я шутить не умею.
– А что же это?
– Наблюдение, – ответил он коротко. Подумал, пояснил несколько тяжеловесно: – Не путай успех с удачей. Свой собственный или чужой. Первое – закономерный плод усилий, второе – случайность.
Она возразила живо:
– В том-то все и дело!
– В чем?
– Успех, – объяснила она, – это нечто долгое и трудное, а когда он приходит, человек ему даже не радуется… или радуется совсем немного, потому что он его ждал, его добивался. И видел, как успех все ближе и ближе. Это как вскопать огород: копаешь и видишь, как все больше вскопанного и как все меньше остается невскопанного. И точно знаешь, когда закончишь… А вот если бы однажды вышел утром на крыльцо, а огород уже вскопан!
Олег нахмурился.
– Как может быть вскопанным, если никто не копал?
Она стиснула губы.
– Это для примера! Я объясняю тебе, тупому, что удаче радуемся больше! Намного больше.
Он нахмурился сильнее.
– Это нехорошо. Это подачка слабому.
Она злобно ощерила зубки.
– Какая подачка, какая подачка? Куда ты залез? Надо просто жить и радоваться. А неожиданная удача, когда ее не ждешь, – это счастье!
Он нахмурился, промолчал, потом вдруг сказал раздраженно:
– Я не хочу, чтобы хоть кто-то получал… хотя бы крохотное преимущество над другими людьми только из-за того, что посчастливилось наткнуться раньше других на амулет, талисман или говорящую рыбу, исполняющую желания!
Она, ошарашенная таким взрывом, спросила почти испуганно:
– А тебе завидно?
В тишине слышно было, как скрипнули его зубы. Он почти прошипел с той злобностью, какую она никак не ожидала от такого сильного и уверенного в своих силах человека:
– Дура. Ты хоть понимаешь, во что лезешь?
– Понимаю, – заявила она, сообразив, что по мордочке не получит. По крайней мере, сейчас и сразу. – Пока вот ты сильнее других! Но если кто-то найдет джинна и освободит, то станет сильнее тебя!.. Тебя это просто бесит.
– Дура, – сказал он безнадежным голосом.
– Зато красивая, – сказала она с вызовом.
Он посмотрел на нее так, будто хотел в самом деле дать по мордочке, но вздохнул и отвернулся, признавая, что да, красивая, а красивых не бьют, красивым все можно.
Под утро Барвинок проснулась от странного ощущения тревоги. Олег рядом спит, как бревно, уверенный в своей неуязвимости, охраняющий его амулет поблескивает на шее мертвенно и зловеще, переговариваясь с бледной луной. У нее зачесались руки ухватить и сильно дернуть, обрывая шнурок… этот надменный волхв сразу растеряет невозмутимость, но шнурок может и не порваться, а тогда… даже страшно подумать, что будет тогда, она горестно вздохнула и перевернулась на другой бок.
Тревога не уходила, а тут еще в кроне дерева проснулись и сонно зачирикали птицы. Земля дрогнула, донесся неясный гул. Некоторое время ничего не происходило, Барвинок начала успокаиваться, как вдруг сильный толчок встряхнул землю. Гул повторился, но не затих, а начал разрастаться, глухой, далекий, но все равно страшный.
Олег приподнялся и сел, опираясь сзади руками. На востоке небо светлеет, но облака в небе еще блеклые, и лицо волхва показалось ей серым, как пепел, покрывший угли от вчерашнего костра.
– Похоже, – проговорил он совсем не сонным голосом, – ребята наконец-то доигрались.
– Что? – вскрикнула она. – Что случилось?
– В подземельях много ловушек, – произнес он хмуро. – Даже слишком. Мелкие обойти сумели, а на последней попались.
Она сказала зло:
– Даже это знаешь?
– Знаю.
– Был там?
Он вяло помотал головой.
– Да везде все одинаково. Сперва дорогу защищают мелочью вроде стреляющих из стен ножей, стрел или дротиков. Потом проваливаются плиты, а в конце, чтобы не отдавать сокровища чужакам, вообще рушат свод.
Гул становился громче, на востоке небо наконец окрасилось розовым. Барвинок со страхом поняла, что восход солнца ни при чем, алый отблеск идет из ущелья.
Превозмогая ужас, пусть волхв видит, что она совсем не трусит, поднялась и пошла в сторону провала. Древний, уже с осыпавшимися краями, он позволял спуститься довольно легко, стена уже не отвесная, дно очень далеко, она стояла на краю и всматривалась, наконец заметила у самого основания темный вход в пещеру.
Сейчас оттуда идет черный дым, она даже на расстоянии ощутила его ядовитость, содрогнулась, а дым медленно заполнял дно ущелья, пока не скрыл целиком, а потом поднялся на высоту в два человеческих роста, вход в пещеру исчез за его завесой.
Когда она вернулась, Олег лежал на спине, забросив ладони за голову, и смотрел в небо с тающим леденцом луны. Зеленые глаза кажутся темными и загадочными, лицо неподвижно, как сама земля, на которой они расположили свой ночной лагерь, а челюсти плотно сомкнуты.
Она завопила издали:
– Ты чего? Ты чего спишь?
Он скосил в ее сторону глаза.
– Пора ехать?
– При чем здесь мы?
– А что ты хочешь, женщина?
– Им, может быть, нужна помощь!
Он фыркнул и опустил веки.
– Таким не помогаю.
Она подбежала и встала над ним, уперев кулачки в бока.
– А кому помогаешь?
– Работающим, – ответил он, не размыкая глаз. – Или тем, кто не работает по крайней молодости или уже по старости. По глубокой старости и немощи. А бездельникам да ворам…
Она вскрикнула:
– Ворам? Это ты их назвал ворами?
Послышался топот, от коней в их сторону мчался, грузно топая толстыми подошвами разношенных сапог, взволнованный Климандр.
– Вы слышали? Вы слышали?
Олег открыл глаза и с минуту всматривался в испуганного парня. Потом вздохнул и поднялся на ноги.
– Вот что, дружище… Тебя Климаксером зовут?
– Климандром…
– Вот что, Климандр, – сказал Олег отечески. – Хотя и говорят, что нельзя радоваться гибели людей, но, по-моему, нельзя радоваться гибели хороших людей. А когда вот такие гибнут, уж извини, как твои друзья, то можно и нужно. Это даже гуманно, если смотреть издали…
