настежь, подъемный мост спущен. Девки и детвора радостно сновали взад-вперед, наслаждались праздником и безопасностью.
Ингвар наконец встревожился:
– Больно широко гуляем! А припасы беречь надо. Кто знает, что нас ждет?
Осторожный Асмунд кивал, соглашался, хотя и не больно горячо. Рудый с усмешкой кивнул на Ольху. Мол, она здесь хозяйка, а мы что, отроки на побегушках. Когда идет стряпня, все мужики – лишь работники на поварне!
Ольха взглянула холодно:
– Не узнаю отважного воеводу. Скупым стал?
– Да не в скупости дело…
– Все окупится. Разве не ясно?
Ингвар с сомнением смотрел, как необъятный двор заполняется шумным народом. Его русы совсем растворились среди полян и мери, там же группка древлянских витязей, что держатся все еще тесной стайкой, рослая и загадочноглазая пермь, гонцы курян, а теперь еще и могучая дружина бойков!
Олег на таких пирах велел убирать со стен мечи и секиры. Гости все оружие, кроме ножей на поясах, оставляли в сенях под присмотром княжьих дружинников. Но сейчас все идет наперекосяк, прибывают из разных мест, прямо с улицы садятся во дворе за столы. Ингвар махнул рукой: будь что будет. Уже поздно разоружать. Да и кто дастся?
Ольха, явно сговорившись с воеводами, умело рассаживала гостей так, что все старшие оказались за одним столом с Ингваром и с нею, Ольхой Древлянской, а младшую дружину рассадили вперемешку. Древлянин оказывался бок о бок с полянином или курянином, бойк с мерей, а весянин с дулебом. У каждого из-за плеча выглядывает либо меч, либо боевой топор, у каждого нож на поясе. Ингвар холодел от недоброго предчувствия, кус в горло не лез.
Как владетеля этого дома-крепости или по какой другой причине, но его усадили на самом высоком кресле, резном и со спинкой, по правую руку сидела Ольха, по левую Асмунд усадил прибывшего княжеского сына бойков, донельзя удивленного и гордого такой честью. Асмунд и Рудый, переглянувшись, ушли за столы к младшей дружине. Их цена не упадет, если даже пообедают с нищими и бродягами.
Бойки цвели улыбками, донельзя гордые, довольные. С любовью смотрели на своего юного князя и с благодарностью – на Ингвара, воеводу киевского, соратника и воспитанника Олега Вещего.
Ольха с удивлением присматривалась к вождям и князьям племен. Нужда заставляет объединяться и лютых врагов, но здесь ни один не бросает злобных взглядов на русов. А как совсем недавно кипели ненавистью! Прямо дым из ноздрей валил, а из пастей – огонь…
Небо было синее, холодное, но солнце все еще грело – напоследок. Воздух оставался холодным, по- осеннему чистым, гости чувствовали на спинах и лицах ласковые ладони осеннего солнышка с его прощальным теплом.
Ольха во все глаза, будто увидела впервые, смотрела на золотую и серебряную посуду на столах. Под золотым солнцем богатство заблистало еще ярче! А Ингвар, похоже, собирал, или это его мать собирала, не просто богатые вещи, а красивые.
Из золотого кубка, подумала она, да еще с каменьями на боках, и простая бражка покажется заморским вином. Похоже, даже бойки и лемки с их сокровищами гор не зрели такой красоты.
Пир только начался, но, несмотря на обилие вина, хмельного меда, сытной еды, лица гостей оставались невеселыми. А вождь тишковцев едва отпил из серебряного кубка размером с бычью голову, как тут же с грохотом опустил его на стол.
– Да будь это все проклято!
Рядом вздрогнули от его громового голоса. Ингвар напрягся, бросил взгляд на стену, где висят мечи и топоры. Если сейчас начнется, если руки пьяных гостей потянутся к оружию…
А захмелевший вождь тишковцев прорычал:
– Будь прокляты те, кто запихнул змею в конский череп!
Ольха вздрогнула. После этих слов в тишковца должны полететь ножи, топоры, кубки со стороны славянских гостей, его должны растерзать голыми руками… но все молчали, отводили глаза. И она с внезапным потрясением поняла, что уже все думают одинаково, только никто не решается признать страшную для них истину. Сюда съехались те, кому потребовалась твердая власть, кто жаждет прекратить распри. Съехались к русам, но уже здесь или еще по дороге сюда поняли, что и кровавый князь Олег только и делал, что не позволял племенам бросаться одно на другое.
– Да, – сказал наконец Кремень, воевода бойков. Он повесил седую голову. – Будь здесь Вещий Олег, столько бы крови не пролилось.
Ольха украдкой оглядывала застолье. Никто не поморщился, когда Кремень назвал Олега Вещим.
– Так то Олег, – вздохнул другой вождь, он привел отряд рашкинцев. – Он зрел грядущее, а правил племенами, хоть и был русом… все же мудро и расчетливо. А кровь, что ж, любая власть стоит на крови.
– У него закон был один для всех, – вспомнил третий, – что для руса, что для полянина, что для мери. Виданное ли дело?
Сруль, он сидел на краю стола, осматривался в тревоге, улыбался всем, скрывая напряжение. Ингвар, к его удивлению, допустил его за стол для знати, дескать, торговец поездил, повидал свет, а таких уважают в любом племени. Все же Сруль помалкивал, со всеми соглашался, старался держаться незаметно. Но сейчас не выдержал, вздохнул так горестно, что на него начали оглядываться.
Он сказал торопливо:
– Простите! Душа слезами обливается. По всем землям я мог возить товары без охраны! Двадцать лет не знал, что такое разбойники. Двадцать лет я наперед знал, сколько заплатить за переезд через мост, сколько за въезд в городские ворота… И с каждым годом земли, где правил закон Олега, расширялись к
