Мгновенно вблизи раздался голос Ингвара:
– Велеты?
– Д-да…
Голос ее дрожал и срывался, потому что великаны двигались прямо на нее, грозя втоптать в землю, оставить мокрое пятно красного с желтым цвета. И в то же время ощутила облегчение, что Ингвар оказался рядом.
Ингвар бросил ладонь на рукоять меча, всматривался, нахмурившись и сопя, как бык перед схваткой. Великаны приближались, земля гремела под копытами исполинских коней. Туман постепенно отступал, отпускал их, клубясь за плечами и спинами незнакомцев. Ольха наконец поняла, что это не великаны, а двое людей, похоже – русов, хотя все же громадного даже для русов роста. А передний так и вовсе грузный, тяжелый, похожий на скалу, взобравшуюся на другую скалу, побольше и массивнее.
Ингвар заулыбался, распахнул объятия:
– Асмунд, Рудый!
Передний всадник угрюмо, как показалось Ольхе, смотрел с высоты седла, а второй спрыгнул с легкостью белки, травинка не шелохнулась. Однако, когда обнялись с Ингваром, раздался металлический грохот, будто столкнулись две башни.
– Будь здоров, малыш!
– И ты, вуйко Рудый!
– Здоров ли?
– Хуже некуда! А ты?
– Слава богам, средне.
– Как это?
– Между плохо и очень плохо.
Наконец перестали давить друг друга в объятиях, выбивать пыль и ржать, как два коня. Рудый обернулся к всаднику, которого назвал Асмундом:
– Так и будешь там сидеть?
Ольха ждала, что второй богатырь слезет с огромного коня неспешно, величаво, больно сам велик и дороден, но Асмунд перекинул ногу через седло, прыгнул с неожиданной легкостью. Правда, Ольха ощутила, как вздрогнула и качнулась земля, а конь что-то пробормотал и вздохнул с облегчением.
– Откуда? – буркнул Асмунд.
Голос его напоминал рев медведя, как и сам он был похож на хозяина лесов, разве что медведя Асмунд задавил бы с легкостью, а дива еще, наверное, не встретил. Лицо его было обезображено… нет, украшено, поправила себя Ольха, ибо некрасивое лицо Асмунда с белеющими шрамами выглядело значительнее, чем чистые лица молодых воинов.
– А что у нас есть, – ответил Ингвар невесело, – кроме походов в лес? Еще двенадцать племен примучил. А на две дюжины только посмотрел издали.
– Только к дани примучил? – спросил Рудый живо. – А как насчет расширения земель?
Ольха ощутила на себе его внимательный взгляд. Он был в полном доспехе, дорогом и сделанном настолько умело, что Ольха не могла оторвать взгляда, лицо смуглое, битое ветрами, зноем и морозами, брови над переносицей сошлись иссиня-черные, а выбритые щеки отливали синевой, как у очень чернобородых людей. Глаза смотрели прицельно, с хитростью, словно уже замыслил какую-то пакость и приглашал разделить риск и добычу.
– Расширение? – переспросил Ингвар горько. – Лучше и не заикаться. Из этих двенадцати хотя бы половина зимой вспомнила, что явимся на полюдье. А кто-то и вовсе навострит лыжи… Вы в Киев?
Рудый помедлил, очень внимательно смотрел на Ольху. Ей не нравился его ощупывающий взгляд, хищный и насмешливый. Она гордо отвернулась.
– Пора, – донесся голос Рудого. – Давно не виделись со старым князем. Асмунд, ты как?
– Поедем с ними, – прогудел Асмунд. – Все одно к вечеру должны успеть к городским воротам.
Он неспешно снял шлем размером с пивной котел. Бритая голова блестела, красная и распаренная, а чуб был белым, как осыпанный снегом. В левом ухе рассыпала искры золотая серьга. Как у Ингвара, отметила Ольха невольно. Только вместо рубина здесь блистал неведомый зеленый камень удивительной красоты.
– Привал? – спросил Ингвар.
– Дадим коням перевести дух, – согласился Асмунд. – А потом без задержек! Мать городов русских уже за ближайшими холмами.
Костер разожгли тут же, на берегу озера. Дружинники с готовностью выложили все припасы. Уже не откладывая на завтра, вечером копыта их коней простучат по мощенной бревнами главной улице стольного града.
Дружинники купали коней, мылись, орали дурными голосами как дети, гонялись друг за другом, подныривали и утаскивали за ноги. Благо дно чистое, песчаное.
На середке озера, полускрытый редеющим туманом, весело ржал и бил по воде ладонями Рудый. Ингвар крикнул с берега:
– Что стряслось?
– Нашлась рубашка Асмунда! – выкрикнул Рудый, давясь смехом. – Когда я ему спину тер! Ну, не глиной,
